Евреи — высший, много тысячелетий назад избранный Б-гом, по сути, созданный самим Б-гом, как потомство одного человека — Авраама, народ. Избранный для служения Б-гу и преобразования мира по воле и слову Б-га. Каждый, кто принадлежит к еврейскому народу, каждый еврей и еврейка является в религиозном смысле избранником Б-га.
Гои — гоями называются все НЕ-евреи. Независимо от цвета кожи и так называемой национальности.
Б-г определил единственную цель существования гоев — служить народу Израиля, то есть нам, евреям, облегчая тем самым наше служение Б-гу.
С точки зрения иудаизма, евреи обладают над гоями абсолютной и ничем не ограниченной властью.
Гой — это неизмеримо иная, в сравнении с евреями, ступень создания.
Несмотря на то, что внешне гои выглядят так же, как евреи, это является обманчивым, исключительно внешним сходством!
Разница между евреями и гоями в своей истинной, скрытой, внутренней, нематериальной природе так же велика, как между евреями и обезьянами, от которых некоторые гои пытаются вывести свое происхождение.
Вся основа того, что гои называют современной цивилизации была создана и продолжает создаваться и развиваться одним народом, народом, который насчитывает сейчас всего тринадцать миллионов человек — евреями. Цивилизация, в которой мы все живем, создана евреями, это еврейская цивилизация, еврейский мир.
И ещё меня обвиняют в антисемитизме?! Да за такие высказывания не Жаботинскому лагеря смерти изобретать, а мне. Всех раввинов — в Магадан! Думаю, Николай мне в такой любезности не откажет… И опять мысли перескакивают на Донну. Её улыбка, её лицо пере моими глазами вновь и вновь. Уже три месяца её нет. Лежит в фамильном склепе. Гремят на виселицах кости оскорбивших её борзописцев. Стёрт с лица земли Париж, самой страны на новых географических картах больше нет. Наши спецподразделения пластунов, охотников, штурмовые группы заканчивают переводить французское «наследство» под наши руки. Хорошо, что жертв с нашей стороны почти нет. Люди сохранены. Это самое важное во всей этой войне. Я всё время стараюсь перевести войну «горячую» в войну экономическую. Мне не нужно морей крови, груд мёртвых тел, тысяч калек на улицах. Вовсе нет. Не такой уж я кровожадный, хотя, когда это необходимо — не остановлюсь ни перед чем. Наверное, моё время было самым беспринципным и циничным. Мы спокойно могли пройти мимо умирающего на улице, отвернуться от насилуемой на улице женщины, дать убить человека на наших глазах. Главный закон выживания был — «Моя хата с краю». И что? Чем это кончилось? Лучше не вспоминать… мысли скачут, путаются. Надо бы позвать кого из слуг, пусть подкинут дров в камин… Огонь меня успокаивает. Память предков? Сотни поколений родились, выросли, и умерли возле костра, очага, печи… А как только поколение перестало им пользоваться, так сразу и начало портиться. Ч-чёрт!!! Мысль, пришедшая мне в голову настолько неожиданна и шокирующая! А ведь верно… Если, скажем, после трудового дня посидеть возле ОТКРЫТОГО ОГНЯ, настоящего, от дров, а не от угля или нефти, или газа… Ведь в нём сгорит всё плохое, что прилипло к нам за день. Всё, что нам внушают с экранов и радио! Может, поэтому там, где пользуются обычными дровяными печами, люди более спокойны, здоровы, духовно чище? То есть, ни русский, ни немец без открытого огня существовать как положено нации не могут?! И это лишнее доказательство того, что христианство ВРЕДНО для нас?! Это настолько кощунственно звучит, что я зажимаю себе руками рот, боясь, что фраза вырвется наружу, и кто-нибудь её услышит. Тогда — всему конец. Вбитая за века приверженность немцев к лютеранству сметёт меня, и все наши труды с Николаем сразу же, и тогда закономерным итогом станет СТАРАЯ, кровавая история двадцатого века. И смерть наших стран, гибель их лучших людей…
…Я проснулся, с трудом разлепив глаза — присниться же такое… Да уж… Откинул одеяло, кое-как сел, сунул ноги в тапочки, вздохнул и закашлялся. Сколько раз говорил себе — не курить в комнате! И опять нарушил собственное правило. Набросил на плечи халат, высунулся на балкон. Солнышко. Утро. По дороге бесшумно мчат машины, еле различимые за аллеей высоких тополей. Возле магазина, расположенного внизу дома, как всегда — пусто. Наверное, скоро их закроют. И то хорошо, хоть не будет грохота музыки по ночам, да пьяных толп под окнами. Сигарета уже в зубах. Щёлкаю зажигалкой. Первая затяжка. Сперва осторожная, чтобы не закашлять. Сколько же я вчера выкурил? Пачку? Две? А чёрт его знает… Привычно щёлкаю клавишей включения компа и шлёпаю в ванную. Включаю воду, умываюсь. Чищу бивни. Вытираясь на ходу полотенцем, ввожу пароль в систему. Пускай грузиться дальше. Вешаю полотенце, иду на кухню, включаю чайник, возвращаюсь, запускаю Сеть. Затем программу. Пускай машинка работает. Возвращаюсь опять назад, чайник вскипел. Готовлю себе кофе. Уже который год пью только один сорт. Впрочем, как и сигареты у меня уже не меняются десятилетие, если не больше. Стандартный завтрак из бутерброда с колбасой, который запиваю горячим, обжигающим напитком. Укладываю тормозок в пакет, затем в сумку. Две пачки сигарет в запас — это закон. Попадал уже без курева. Дети ещё спят. Одному — выходной. Вторая — в отпуске. Младший — на каникулах. Супруга сонно приоткрывает глаза и что-то спросонок спрашивает:
— Да, дорогая… Да, дорогая… Да, дорогая…
Последний раз произношу уже из коридора, выходя на лестничную площадку. Никак не могу прийти в себя, уж больно сон… Того… Меня передёргивает. Просто чокнуться от такого можно! У подъезда стоит шикарная тачка. Молча прохожу мимо. Чтобы не подавиться слюной. От зависти. Я себе такую позволить не могу. У меня, как смеются — детище отечественных нанотехнологий — микролитражка. Впрочем, я уже к ней привык, и не смотрю свысока, как раньше. Забавный автомобиль. Именно, что — забавный. Юркий, шустрый. С двигателем я поколдовал. Пусть жрёт чуть побольше, чем стандартный, но зато и бегает не в пример шустрее обычной модели. Когда всё в порядке. До малышки столько у меня всего перебывало, что пальцев не хватит пересчитать. А уж ездил я, пожалуй, на всём что движется. Задираю голову — да, сегодня будет жарко… Сажусь за руль, привычно поворачиваю ключ, смотрю на приборы. Полный. Вчера на заправку заскакивал перед тем, как домой вернуться. Жму на педаль. Двигатель взрёвывает, и выкатывает меня из ряда стоящих во дворе машин. Но что-то всё таки не так… не так, как обычно. Неужели меня сон так из колеи выбил?! Аккуратно проезжаю мимо дежурного кота, сидящего на столе. Кидаю ему кусок колбасы. Тот поднимает лапу в знак приветствия. Выдрессировал. Вот и трасса. Жду зелёный сигнал светофора. Ага! Педаль до полика, покрышки проворачиваются, выстреливая лёгкую машинку на асфальт, и с визгом резины вписываюсь в поворот. Сразу сбрасываю обороты до двух с половиной тысяч. Хватит и шестидесяти по городу. Опять светофор. Ещё один. Мост. Поворот. Трасса. Вливаюсь в поток. Сто сорок для моей малышки — запредельная скорость. Хотя я на ней и двести ходил, а может, и больше. Не знаю. Сколько может семьсот сороковой «бумер» выжать? До сих пор вспоминаю того господинчика, который дотащил мою «малютку» на прицепе до Тульского поста, а потом оправдывался:
