Но сейчас, в вечерних сумраках, расцвеченная огоньками — она была прекрасна. И меня, внезапно, взяла такая тоска по рухнувшей стране. Я вспоминал наше детство, черную икру в детском саду, спортивные секции, в которых я занимался за копейки, художку, музыкалку, пионерлагерь, наши путешествия на машине по всей огромной стране, раскинувшейся на шестую часть суши. Все плохое как-то само собой ушло на второй план, а все хорошее всплыло и до отказа заполнило память… Вот какого хрена я в своей второй жизни уткнулся только лишь в свою собственную жизнь? Ну ладно, не совсем собственную — и ребята рядом со мной тому подтверждение, но может нужно было сделать что-то еще? Что-то, чтобы наша большая страна сохранилась. Я считал, что это невозможно — но я ж ничего и не делал особенно. Жил как получалось, как сумел… а может надо было как-то по-другому? Рваться наверх, дудеть во все доступные уши! Я вон даже как-то не особенно напрягаясь сам по себе завел знакомство с очень непростыми людьми. И, даже, почти ничего не делая кое-что все-таки сумел изменить. Да мало, да, я до сих пор не совсем понимаю, как это получилось, но может стоило напрячься как-то посильнее? Я вздохнул — теперь-то уж что об этом думать…
А через день, когда я торчал в своем депутатском кабинете в Белом доме, ко мне заглянула моя помощница Мила, и сообщила, что сегодня в двенадцать часов дня перед нами выступит Великий воин, Легендарный богатырь, мановением руки сбросивший с плеч России Ненавистное Иго Коммунизма и напрочь повергнувший Империю Зла под названием Советский союз — первый Президент Свободной России Борис Николаевич Ельцин.
Поначалу я решил не ходить. Потому что хандра, охватившая меня вечером воскресенья, так никуда и не ушла. Вследствие чего два последних дня у меня не было никакого настроения — все валилось из рук, в голову лезли странные мысли… например, вспомнилось, как в прошлой жизни я страстно мечтал дать в морду Ельцину и Горбачеву. Причем, как-то раз с Горбачевым это едва не получилось. В тот момент меня пригласили на какое-то мероприятие, проводившееся в мэрии Москвы. Нет, не в доме, на Тверской, которая бывшая резиденция московских генерал-губернаторов, а в бывшем здании СЭВа, которое Лужков сумел отжал в пользу Москвы после развала и упразднения этой организации. И вот там среди остальных гостей обретался и Горбачев. Блин, каким же он тогда выглядел жалким… старым, дряхлым, с пятном на лбу, ставшим еще более уродливым, так что я как-то застеснялся что-то делать. Впрочем, он в моем антирейтинге, все-таки, стоял на втором месте. На первом был Боря-алкоголик… И вот ему врезать хотелось так, чтобы напрочь отбить пальцы, чтоб кулак от удара заболел! Впрочем, не факт, что у меня получилось бы и с Горбачевым. Вполне возможно рядом с ним ошивались какие-нибудь телохранители. Я ж не приглядывался… Ельцин же к тому моменту уже сдох, так что был недосягаем. Ну да немудрено, если вспомнить как он по-черному квасил. А потом меня как ударило…
— Так, Мила, бегом сюда! — заорал я помощнице, лихорадочно выуживая из бумажника деньги. — Сейчас бегом в цветочный ларек, ну который на первом этаже — купи тридцать роз.
— Каких? — испуганно пикнула она.
— Белых! — лучше бы подошли серебряные — все ж знают про «тридцать серебряников», но таких пока нет. Красить розы шприцами вливая в стебель краску научатся гораздо позже… — а если белых не хватит — бери любые. Главное, чтобы шипы были подлиннее.
— Шипы? — остолбенела переспросила помощница.
— Да-да, быстрее давай… — Мила вылетела из кабинета, а я зло оскалился и забормотал некстати вспомнившийся дурацкую переделанную скороговорку из прошлой жизни, которая, тем не менее, как нельзя лучше соответствовал моему текущему настроению:
— Шел Шива по шоссе, сокрушая сущее, а навстречу Саша шла, круглое сосущая…
Зал гудел. Ельцин вышел из-за кулис сияя улыбкой и бросая по сторонам горделивые взгляды. Его соратники, сидевшие в Президиуме и на первом ряду — Хасбулатов, Руцкой, Бурбулис и остальные, мгновенно вскочили и угодливо захлопали. А ведь уже через два года они окажутся по разные стороны баррикад и примутся стрелять друг в друга из автоматов, гранатометов и танков, разом опустив страну на уровень какой-нибудь опереточной Латиноамериканской диктатуры. А сейчас вон аплодируют друг другу, уроды… Я не помнил, приезжал ли Ельцин в Верховный совет дабы насладиться собственным триумфом в прошлый раз или это очередное небольшое изменение истории, но это было и неважно. Он был здесь, и я был здесь. И хрен с ним, что там насчет меня придумали Примаков с остальными. Я их, несомненно, уважаю, но упустить такой момент просто не могу!
Ельцин подошел к трибуне, и я, воздев букет, ринулся вперед… Вероятно, если бы за время своего «депутатства» я как-то успел проявить себя, обозначить свою позицию — возможно меня бы попытались остановить, перехватить. Кто-нибудь — либо соратники, ну, чтобы не смог обойти их на повороте, либо противники, чтобы не устроил чего непотребного. Но сейчас с букетом к Лидеру Нации и Великому Герою, Поправшему Историю, направлялась воплощенная серость и незаметность. Поэтому в большинстве взглядов, направленных на меня, сквозило пренебрежение с легким снисхождением. Мол, «заднескамеечная серость» пытается хотя бы разок «засветиться на экране» путем откровенного жополизства и таким способом хоть чуть-чуть повысить свою «капитализацию»… Одним движением взлетев на сцену, я выставил вперед букет и двинулся к трибуне, заслоняясь букетом одновременно и от президиума, и от зала. Уж больно лицо у меня было перекошенное. Улыбка Ельцина стала этакой снисходительной и немного картинно-усталой, мол, ну зачем эти почести, я — простой человек, честно сделавший свое дело…
— Флысь! — тридцать белых роз разлетелись облаком, исцарапав стоявшему передо мной предателю и подонку всю морду. А следом ему прилетело и оплеуха. Причем, от души так — по полной. Так, как я когда-то и хотел — чтобы пальцы заболели! Первый Президент Свободной России не удержался на ногах и шмякнулся на задницу. А я сделал шаг вперед и, повернувшись к микрофону, начал:
— Тысячи лет…
