в очередной раз заключил государь, когда они «добили» третий боекомплект. — Много таких?
— Есть чуть-чуть, — замялся Санька. — Кремня не хватает. Покупать у турок или в Польше кремень не с руки. И своего у нас полно. Только на землях монастырских. Не пущают кремень добывать, святые отцы.
Иван Васильевич нахмурился.
— Кто такие? Ты дозволительную грамотку показывал?
— Показывал. Говорят, про их пустошь там не сказано.
— Значит другую напишем, — махнул рукой царь. — Делов-то.
— Давай сейчас напишем, а ты у себя во дворце перепишешь и в работу отдашь?
— Пиши, — согласился царь. — А я на твоём диване полежу. Дюже удобный. Себе такой сделаю. У тебя тут всё удобное: и едальня, и умывальня, и сральня. Как у тебя ум за разум не заходит?
Санька, тем временем, переписывал, тот документ, что у него «лежал» в голове, на лист пергамента.
«…По государеву цареву и великого князя Иоана Васильевича всея Русии указу …уговорщику Пищального ряду, торговому человеку Лучке Жукову… Ехать ему в Хатунскую волость в деревню Бовыкину и в Довыдову пустынь по реке Лопасне для того, что в нынешнем во 7058 году (1549 г. — прим. авт.) октября в 11 день уговорился он, Лучка, в Розряде поставить пищального доброго кременья пятьсот тысяч… И по государеву цареву и великого князя Иоана Васильевича всея Русии указу… ему то кременья наемными людьми делать тотчас, чтоб ему то кременья по уговору в государеву казну к сроку изготовить безо всякого мотчанья (промедления). А по государеву указу опричь ево, Лучки, по реке по Лопасне …никаким людям кременья ломать не велено, покамест он, Лучка, по уговору кременья в государеву казну поставит. А буде хто опричь ево, Лучки, по реке Лопасне по берегам кременья учнет копать — и на тех людей по государеву указу велено имать денежную большую пеню».
Санька карябал пером долго, и царь не выдержал, поднялся и, подойдя сзади, заглянул за плечо.
— Да ты лучше мово дьяка словеса сложил и с такими же финтифлюшками. Научился нашими словами речити?
— Так, с кем поведёшься, от того и наберёшься.
Царь положил ладонь на Санькино плечо.
— Скучаю я по твоим сказкам, — сказал он грустно.
— Останешься ночевать?
— В Москву надо. Указ сей переписывать не будем. Печать приставим и посылай своего Лучку Жукова на Лопасню. А на устье тебе рано пока. Здесь дел по гланды.
Санька мысленно усмехнулся царёвому «по гланды» (знал Иван Васильевич, что это и где. От Саньки, естественно), и, так же мысленно, пожал плечами.
* * *
В который уже раз Александр въезжал в Тверь. Этот город стал первой базой его переноса в сторону Устья. Санька переносил сюда за раз четыре возка с четырьмя лошадьми. Мог бы прямо во двор усадьбы, да уже после первого переноса людишки по утру начали обсуждать его неожиданное появление. Хорошо, что он тогда «приехал» верхом и без возков, а усадьба стояла заколоченная, без челяди, но ведь следов ни от копыт, ни от полозьев за воротами не было. А людишки, они приметливые и смекалистые.
Вот и стал Санька «высаживаться» на дороге после перекрёстка московского тракта с дорогой, ведущей из Волока Ламского через Волгу на север.
Подпитываясь силой духа, он мог бы переносить гораздо больше, но изрядно уставал и практически сутки потом восстанавливался. Тоже путём обращений к внутренним ресурсам. Санька не старался понять, что это и где. Никогда его не интересовали духовные поиски и внутренние копания. Он просто жил и пользовался тем, что ему было дано, подгоняя возможности под потребности.
А четыре возка с лошадками он «брал» в тонком мире «в руки» и переносил на нужное место. Причём предметы не исчезали в реальном мире сразу. Лошадки могли ходить, в возки докладывался груз, но, как только Санька «отпускал» предметы, они в материальном мире переносились мгновенно. Это, как перетянуть на компьютере иконку на рабочем столе с места на место. Пока кнопку не отпустишь, она движется.
Санька ставил возки под погрузку, а сам отправлялся в путь по тонкому миру. К моменту его прибытия на место, повозки, обычно, успевали загрузить и отправить.
Кстати насчёт отправить… Возницами на повозках сидели шустрые кикиморки. Поначалу Санька сам перемещал один возок, но сие выглядело подозрительным, так как по дорогам в одиночку не ездили. А если и ездил кто, того считали либо колдуном, либо лесным татем.
Когда Ракшай впервые перебросил под Тверь возок, его вскорости нагнал купеческий поезд. Дело было под осень, дороги раскисшие и Санька мешал проезду. Покинуть колею поезд не мог, а Санька свой возок сильно перегрузил, и лошадка его еле ползла.
— Эй паря! Ты откель такой жадный и такой смелый? — Крикнул обогнавший его верховой.
— «Богатый обоз», — подумал Санька, оценив его высокую чёрную кобылу.
— А ты кто такой?! — Крикнул Ракшай.
— Я-то? — Удивился всадник. — Я-то, знамо кто, — боярский сын Нечайло Пётр Иванович, купец, а вот ты, что за птица? И что тут делаешь?
— Я — боярин Ракшай Александр Мокшевич, советник царёв… — поскромничал Санька, так как был уже в чине окольничего.
— Боярин?! — Удивился всадник. — Бояре в одного не ездят. Где обоз твой? Так кажный тать себя кем хочешь может назвать. Грамота есть?
— Хоть и не подобало мне перед тобой читаться, однако ж, твоя правда. Одному в дороге несподручно. А обоз отстал мой. На людишек мор напал. На тракте московском остались. У Власьевки. Я здоров, вроде, вперед от них уехал.
— Мор? — Переспросил всадник. — То худо. И не объехать тебя… Вот напасть-то!
Всадник отстал. Обоз тянулся за Санькой долго, почти до Тверского посада, потому как его лошадка еле тянула. Санька на неё и не садился, как другие возничие. Перед первыми домишками Санька умудрился свой возок из колеи вывезти и поезд купца пропустить.
Проезжая мимо, Пётр Нечайло спросил:
— Далеко путь держишь?
— Пока к себе в Тверь, на подворье.
— К себе в Тверь? — Хохотнул купец. — Я в Твери всех знаю. Потому, как там живу. Тебя не знаю. По что?
— Не так давно купил двор у Петра Ивановича Бороздина. Вот, заселяю.
— Ты, что, из Москвы, что ли едешь? — Опешил купец.
— Обоз мой из Москвы, а я встречать ездил.
— Тады понятно, почто мором не взят. А тех, не пускай в Тверь!
— Они за стенами монастыря остались.
— Правильно! — Одобрил Нечайло. — Двор Бороздина знаю. Заеду сегодня. Позволишь?
— Заезжай.
— Обоз прислать?
— Доползём…
— Животину жалко.
— А мы передохнём.
— Прощевай, тады.
* * *
Сейчас Санька был научен ошибками и возки не перегружал. Гарпия, понимая, что в одиночку Санька
