знать многие, однако, что я больше всего тренировался в стрельбе, да и имел дополнительные навыки из прошлого, я старался скрывать. Тренировался почти всегда только в лесу Охтинской слободы.
Мы стояли на небольшой поляне и смотрели друг другу в глаза. Мой противник не отворачивал взгляда, давая возможность мне прочитать его эмоции. Его обуревали разные чувства. Явно просматривалась ненависть, сдобренная толикой брезгливости. Было здесь и чувство вины с желанием наказать себя. Но больше всего, как мне кажется, Николай Михайлович был в смятении, для него рушился мир, крошился на мелкие осколки созданный образ успешного, умеющего чувствовать молодого человека.
Накрапывал дождик, при этом светило солнце. Такой себе получается грибной дождь. Я даже невольно посмотрел по сторонам, ожидая увидеть россыпь боровиков, однако, узрел только примятую траву. Создавалось впечатление, что перед дуэлью эту поляну специально утаптывали. Или здесь так часто происходят поединки чести, что трава не успевает подняться в полный рост.
— Господа, мы, — Протасов посмотрел на своего визави, моего секунданта поручика Контакова. — Обязаны предложить вам помириться. Есть что сказать?
— Я не намерен просить прощения у господина Сперанского, так как считаю, что его вызов на дуэль произошёл по иным мотивам, скорее из-за злости на справедливую критику творчества. Я хотел бы попросить господина Сперанского указать мне месторасположение мадмуазель Милле, чтобы я принёс извинения именно ей и её отцу. Уверен, что извинения господину Сперанскому просто неуместны. Однако, за то, что я назвал господина Сперанского безродным выскочкой, могу извиниться, — торжествующая ухмылка появилась на лице Карамзина.
Он захотел показать меня задирой, тем человеком, который лезет не в своё дело. А ещё вот в этом, казалось бы, извинении, прозвучало новое оскорбление. Выскочкой меня Карамзин обозвал и ранее, а вот слово «безродный» прозвучало впервые.
— Достаточно, господин Карамзин, отыгрывать роль паяца, — жёстко отвечал я. — Вы снасильничали и избили дочь моего близкого друга. Вы обозвали меня выскочкой и нынче же безродным. Я не хотел бы подробно говорить о том, какую безвкусицу и откровенную ложь вы написали в статье про меня. Пусть там не указано ничего про гимн Российской империи, но не напрямую, но всё же вы оскорбили государя-императора, который выбрал мои стихи для главного произведения империи. Потому, меньше слов. Я требую дуэли, и без крови сегодня не обойдётся.
Поручик Контаков достал свою саблю и воткнул её в землю приблизительно в середине поляны. После секунданты отсчитали шаги в разные стороны, проверяя, чтобы хватило площади до стоящих вокруг высоких елей. Места было с избытком.
— Предлагаю, господа, выбрать пистолеты волей случая, — сказал отставной секунд-майор Протасов и достал монетку.
Стрелять выпало пистолетами моего оппонента. Это равным счётом не играло никакой роли, так как и купленная мной буквально вчера дуэльная пара не была пристрелянная, да и особого качества у своих пистолетов я не заметил.
— Господа, напоминаю правила дуэли, — говорил мой секундант. — Можете стреляться с тридцати шагов, сближаясь. Когда прозвучит первый выстрел, стрелявший должен оставаться на своём месте. Кто будет стрелять вторым, имеет право потребовать у своего визави подойти «к барьеру».
Русская дуэль — беспощадная и нередко бессмысленная. Это в Европе дуэль — мероприятие на потеху публики, где не всегда, но часто, обходится без единой царапины и стреляются с куда большего расстояния. В России не так. Здесь шансов умереть немало.
— Расходимся, господа! — провозгласили секунданты, и мы с Карамзиным, стоя до того спина к спине, стали отсчитывать шаги, расходясь в противоположные стороны.
Тридцать шагов, то есть нам нужно сделать по пятнадцать, — это ещё щадящий режим. Нередки дуэли, когда стреляются с двадцати шагов, как это было или будет с Александром Сергеевичем Пушкиным.
Разойдясь, мы развернулись, и наши взгляды с Карамзиным вновь встретились. Решимость и непоколебимость читалась во взоре противника, я, уверен, излучал те же эмоции.
Я стоял боком, прижимая правую руку к груди, уменьшая себя, как мишень. Первый шаг навстречу, второй. С боевого пристреленного пистолета можно было бы стрелять, будучи уверенным, что промаха не случится. Ещё один шаг, ещё. Вижу, как рука моего оппонента начинает направлять пистолет в мою сторону. Ещё шаг.
Резко выбрасываю руку. Успеваю сфокусировать внимание, быстро вдохнуть и на выдохе произвожу выстрел. Боёк бьёт, проходит ещё, казалось, много времени, пока пуля не вылетает в сторону Карамзина, а меня не обдаёт жаром. Облачко дыма от моего выстрела не успевает поднятья, когда палец Николая Михайловича, находящийся на спусковом крючке пистолета, дёргается, и он также стреляет. Его пуля летит мимо, я словно провожаю её взглядом.
Жарко… такую рубаху, что на мне, впору зимой без шубы носить. Но пот, обильно стекавший с меня, можно списать и под дождь, и под нервы.
— Остановитесь, господа! — закричал секундант Карамзина. — Вы сделали два выстрела.
Неужели я промазал⁉
— М-м-м, — мычит Карамзин и начинает припадать на правую ногу.
— Кровь пролилась, я получил сатисфакцию, — поспешил сообщить я.
Доктор уже побежал к Карамзину, а его секундант поспешил сообщить об окончании дуэли. Всё сложилось так, как я хотел.
Уже по Петербургу и Москве начали разноситься слухи о причинах дуэли. Сарафанное радио наделяло произошедшее событие отдельными подробностями, рисуя картину похотливого бесчестного человека, который обидел беззащитную французскую девушку-дворянку.
А где-то в имении Андрея Ивановича Вяземского под Петербургом красивая девушка, живущая во флёре романтизма, читала величайшие стихи. Я помню чудное мгновенье… Девушка перечёркивала в своём сердце образ одного мужчины и пока ещё не подпускала к себе мысли о другом. Она боролась с этим, считая, что быть такой ветряной, когда быстро меняешь возлюбленного, нельзя. Но так ли сильна девичья оборона⁉
Глава 16
Петербург
16 сентября 1796 года
Правильные черты лица, с несколько удлинённым подбородком, высокий рост, большие карие глаза, которые излучали грусть даже в тот момент, когда мужчина улыбался. Наверное… нет, точно, такие молодые люди нравятся женщинам. Тем более, что мужчина не был обделён манерами, учтивостью, он умел нравиться, но подобный навык не хотел использовать со мной.
Я уже как час вёл переговоры с Николаем Петровичем Резановым. Это его я сейчас рассматривал и оценивал. Сложный человек, для меня сложный. Мнительный, думает, что я собираюсь у него отобрать нечто столь важное, без чего не жить. Так бывает, когда сомневаешься в словах человека. Между тем, подозрительно, но по бумагам, как и, собственно, в самом предложении, много
