Фокус с трубкой!
Только здесь её роль выполняют руки моего собеседника. Не совсем, понятное дело, штука аналогичная, но вот свою задачу она исполняет — и неплохо. То-то я таким квёлым стал!
Вот, значит, какие тут пляски…
Не знаю из какого ведомства этот дядя, но приёмчики у него… специфические весьма. Мозги мне компостирует данный товарищ. Так что, судя по ухваткам, опыт у очкастого немалый. Ну что ж… надо отдать должное моим учителям (много же их было…) кое-что в мою вредную голову они в своё время вложили. И некоторые вещи я запомнил — и запомнил хорошо!
А красивая у мужика строчка на воротнике… прямо-таки — загляденье! Как, интересно знать, её вышивали — машинкой? Или портной вручную постарался? Нет, стежки ровные, шаг одинаковый, чтобы так вручную вышить — хорошим мастером быть надо! А посадят ли такого мастера больничные халаты шить? Вот уж фиг…
— Подполковник! Вы меня слышите?!
А голосок-то — не плывёт более!
— И очень хорошо слышу. Кстати, раз уж такой у нас разговор пошел… как я должен к вам обращаться?
Не «как я могу вас называть?», а именно — «как должен». Тут, ежели кто не просёк, своя фишка есть… раз я кому-то там «должен», то вроде как и верховенство его признаю. Ну, уж моральное-то превосходство — обязательно.
Между «могу» и «должен» — дистанция ого-го какая!
И если мой собеседник в натуре является спецом — просечет эту фишку враз! А то, что я чуток притормозил — спишет на свои старания. Ещё и нос перед самим собой задерёт. Это не жалко… пущай задирает.
— Можете называть меня профессором.
Разрешил… так сказать — с барского плеча. Ну спасибочко тебе, мил-человек! Век помнить буду! Твой век, ежели ты, милок, этого не просёк ещё. Ничего, на мою память это тяжким грузом не ляжет — ибо особо долго ты на этом свете не загуляешь…
— Спасибо, герр профессор, учту…
Пусть он свою «победу» празднует! Разрешаю даже рюмку хлопнуть, хоть две — не из моих же запасов?
— Повторяю свой вопрос — вас направляли?
Ты, дядя, не слишком ли хитрый?
Спрашивать-то логичнее было бы — кто меня направлял? Действительно ли этот? Или другой? А ежели хорошенько припомнить?
Вот так и ловят оппонента…
Не опер ты, мужик — и никогда им не был. Догадываюсь, что и это — далеко не все твои фокусы. Есть что-то и в загашнике.
Ну так и я — тоже не пальцем деланный! И ежели кто думает (глядя на мою простецкую рожу), что понял меня до дна — такому человеку даже и сочувствовать не нужно. Поздно уже… разве что на поминки сброситься. Ибо тела как такового могут и вовсе не сыскать — дюже вредные мы все… как учили.
Хотя опыт допроса у него есть, не спорю.
Но одно дело — допрашивать полуочумевшего от таких штучек-дрючек клиента и совсем другое — колоть злобного и хитрого диверсанта. Который, кстати сказать, и сам-то все это делать умеет — можно даже экзамены не сдавать! Правда, у нас и приёмчики — малость отличаются… но сути дела это не меняет.
Так что ты, дядя, можешь и дальше разыгрывать тут большого начальника и вгонять в ступор несчастного Холечека. Твое право, мужик… только не заиграйся…
А профессор, между тем, разливался соловьем.
— Сколько человек присутствовало при вашем эксперименте?
— Трое. Профессор Ситников (да простит меня Серега, что я и его сюда приплел) и… две его ассистентки (вот и поломай теперь голову — что это за бабы такие были!).
Странным образом, немец воспринял мои слова очень даже благосклонно.
— Вы можете их описать?
Минут пять вдохновенно фантазирую, описывая ему внешность Леночки (официантки из моего лесного домика) и… Котенка. Уж какой бес дернул меня за язык — и не знаю. Решив совсем уж приукрасить картинку, наделяю их обеих прямо-таки голливудской улыбкой и соответствующими (гм…) пропорциями.
Впрочем, к их внешности профессор остается глух. Но один неожиданный вопрос он все же задает.
— Какие прически носят эти женщины?
Опа…
А это тут с какого боку, спрашивается?
Но ему оно зачем-то нужно…
Словесный портрет? Хочешь и их найти да сюда притащить? Демина-то они как-то же добыли?
А ведь может, сволочь такая… ну да ладно, сейчас ты у меня поскачешь! Попробуй хоть кого-то по таким приметам найти — опухнешь!
— Длинные у них волосы. Распущенные, я ещё все время удивлялся, отчего они косу не заплетают. Наверное, блажь какая-то… или мода…
Немец снисходительно хмыкает и каким-то сочувствующим взглядом смотрит на меня.
— Мода? Хм… ну, если только отчасти…
Вот те и здрасьте! Что же это такое я сказанул?
— Вы можете нарисовать помещение, где проводились эксперименты?
А вот тут врать нельзя — неизвестно, что я там в бреду наговорил. Очень даже вероятно, что это описание у них уже есть! И сейчас они попросту меня проверяют… ладно, родной, попробуй сконструировать… ну, пусть даже и простенький ноутбук — по моему-то описанию!
Я круто не завидую тому спецу, который рискнет делать что-либо по моим словесным пояснениям…
— Бумагу и карандаш?
Ого!
Напрягся «медбраток» — слышит наш разговор? Негромко вроде бы, разговариваем, не орём вроде бы…
— Ляшке! — щелкает в воздухе пальцами профессор. — Бумагу и карандаш!
Фальшивый «медик» остается недвижимым. А сигнал кому подавался?
Скрипнула дверь, и на пороге возник ещё один персонаж — и тоже в белом халате.
В руках сей товарищ держал несколько листов бумаги и пару карандашей.
Ага…
Стало быть, нас слушают?
Очень даже вероятно, что и пишут — фрицы в этом деле были спецами неплохими.
И ещё одно наблюдение…
Появившийся камрад принес с собою два карандаша. А вот про те огрызочки, что любезно предоставил мне доктор Холечек, даже никто и не спросил.
Вывод?
Получил мой лечащий врач неслабых трендюлей — за неспособность раскрутить клиента на откровенность, и понуро куда-то уполз… Никому не сообщив о том, что дал мне бумагу и огрызки карандашей. Правильно, не оценили его трудов тяжких. А это как-то не очень способствует хорошей памяти — обида всё застилает. Ну, с бумагой-то ничего страшного, эти листики на подоконнике лежали. И бдительные медсестры их тотчас же приватизировали — непорядок! Не удосужившись полюбопытствовать — для чего нужна бумага без приспособлений для письма? И вот остались у меня эти карандашики. Полезная вещь, они же не только для рисования применяются…
— Хочу вас предостеречь, подполковник! — поднимает палец вверх немец. — Мы и так знаем очень многое — вы, в своё время, были достаточно откровенны!
Это он, типа, меня топит? Мол, нет тебе дороги назад! Ну что ж, подыграем — ему сейчас только аплодисментов не хватает.
