Ознакомительная версия.
А Владимиру Трофимову не помог, как принято говорить, даже административный ресурс. Во втором туре он проиграл выборы на величину погрешности. Но этого оказалось достаточно, чтобы Михаил Спиридонов обошёл его.
— Ха! Чудак ты! — воскликнул Джон Кебич и в очередной раз хлопнул Феликса по плечу.
На этот раз Феликс сильно поморщился. Кто любит, когда тебя трескают по плечу?
— Да… чудак… — подтвердил Виктор Бергамаско, разливая остатки водки. — Думаешь, этого было достаточно?
— Думаю, да, — смело ответил Феликс.
— Каких-то несчастных двадцать миллиардов?
Феликс вдруг почувствовал, что над ним посмеялись, а ещё он почувствовал, что опьянел. Надо закусывать по-русски, подумал он, а не пить по-иностранному.
— Вы мне надоели! — сказал он, поднимаясь.
— Куда ты? — удивился Джон Кебич. — Мы тебе главного не сообщили.
— Да?.. — Феликс внимательно поглядел на них.
Джон Кебич двоился. Его рыжая шевелюра почему-то закрывала половину бара. Белые-белые глаза плыли, как две таблетки аспирина. Виктор Бергамаско со своей пудовой цепью на волосатой груди казался цыганским медведем. А серебристый смех Гринёвой — гласом сирены. Феликса качнуло, и он схватился за стол. Стены кабака едва не сложились гармошкой.
— Сейчас за водкой сбегаю, — сообщил Виктор Бергамаско. — У кого есть «чечеши»?
— На, — Джон Кебич выгреб из кармана мятый комок денег и сунул в огромную лапу Виктора Бергамаско.
И Феликс понял, что пьянка приняла необратимую форму скотства. Он вспомнил, как газеты всего мира пестрели заголовками: «Цена вопроса 20 миллиардов долларов». Ему сделалось смешно, действительно, двадцать миллиардов — это на удивление мало. Возникла маленькая несостыковка: за такую сумму Россию не купишь, она слишком большая. Подавишься. Он глупо хихикнул и уселся назад в небольшой растерянности. Заронили-таки они в него семена сомнений. Неужели Владимир Трофимов не мог наскрести двадцать миллиардов? Да запросто. Одной левой. Честно говоря, Феликс иногда об этом задумывался, но как-то несерьёзно. О чём думать, если Мишка Спиридонов в Кремле? Дело сделано. Пыль выборов и страстей улеглась. Впереди «новая свобода» и «военный отдел». От этого кружилась голова и хотелось петь патриотические песни о реке Волге, о Карелии и о проливе Лаперуза, да мало ли ещё о чём.
— Молодец! — похвалил Джон Кебич и снова хлопнул его по плечу.
Странно, но Феликсу это уже не было противно, хотя они выпили совсем ничего, должно быть, сказались вчерашняя пьянка, Гринёва, нервотрёпка на границе и общая изношенность организма.
— Я тебе так скажу, — начал Джон Кебич, глядя на него всё теми же до неприличия светлыми глазами, — вы… русские ещё очень наивная нация и ничего не понимаете. — Он смешно икнул и, если бы Феликс не придержал его за плечо, съехал бы на пол, размахивая руками, как аист крыльями.
На него уже настороженно оглядывались, хотя, разумеется, привыкли к выходкам Джона Кебича, который был звездой журналистского мира.
— Ну да… — ехидно согласился Феликс и подумал, что у него так и чешутся кулаки, а почему, непонятно.
Гадом был Джон Кебич, а ещё начётником и простофилей, ничего не понимающим в русской жизни, но пробующим учить других. Впрочем, мистер Билл Чишолм тоже любил учить, и эта черта иностранцев страшно не нравилась Феликсу. Чего они к нам все пристали, думал он. Самые умные, что ли?
Явился Виктор Бергамаско с водкой и закуской: нарезкой из какой-то вонючей рыбы.
— Рыба к пиву, — со знанием дела сообщил Джон Кебич.
— Пожалуйста! — и Виктор Бергамаско водрузил на стол баклажку «Невского» номер три.
Феликс фыркнул: пьянка походила на обычное русской застолье в каком-нибудь второсортном кабаке на Пречистенке.
— Пиво с водкой страшное дело, — со знанием сообщил Джон Кебич, но возражать не стал, когда Виктор Бергамаско открыл баклажку.
— Так почему всё-таки ничего не понимаем? — напомнил Феликс, задела его тема.
Мешать пиво и водку он не собирался. Это уже был русский экстрим. А на сегодня с Феликса экстрима было достаточно. Он так и подумал: «Баста, пить буду только водку, а то умру молодым».
— Почему? — как показалось ему, ехидно переспросил Джон Кебич. — Почему? — уточнил он у Виктора Бергамаско.
И оказалось, что Виктор Бергамаско абсолютно трезв, трезв также и Джон Кебич, хотя всё ещё норовил упасть со стула, а пьян один Феликс. Не может быть, подумал он, ворочая мыслями, как рулевой килем, я мало выпил, и ему всё ещё хотелось заехать Джону Кебичу в челюсть. Владела им эта несусветная страсть. Однако он сдержался. Драться было некультурно, драться было дико, это он хорошо помнил какой-то частью мозга, в которой жил второй человек и который периодически напоминал: «Плюнь на всё, в том числе и на прекраснейшую Гринёву, езжай зарабатывай бабло, потом война начнётся, то да сё, упустишь такой шанс».
Виктор Бергамаско долил в пиво водку, они чокнулись. Джон Кебич вытер губы точно так же, как вытирают их русские после третьего стакана водки, то есть размашисто и неряшливо, и поведал со всей той откровенностью, которая должна была сразить наповал:
— А если мы тебе дадим такой материал, который дискредитирует вашего президента?
— Как?! — поперхнулся Феликс.
Прежде чем лезть за платком и вытирать пену с лица, он махнул на Джона Кебича, как на заигравшуюся кошку. У него как-то в голове не укладывалось, что находятся люди, ненавидящие Михаила Спиридонова. Вот оно что, вот почему они ко мне прицепились, сообразил он, а всё потому, что я написал о нём книгу, а Спиридонов полюбил меня как сына, и он закашлялся от растерянности — не пошло пиво, вернее, попало не в то горло.
— Ну ты же самый-самый?.. — спросил Джон Кебич, не скрывая ехидства.
— Да, я самый-самый, — согласился Феликс и не узнал своего голоса.
Голос у него стал сиплым и тусклым. Да, он был самый-самый: самый модный, самый умный и самый удачливый. У него было будущее, и это будущее было связано с Америкой, потому что «военный отдел» — это всего лишь ступенька в длинной-длинной карьере. Удачный ход — предмет вожделения конкурентов. А теперь что? Он почувствовал угрозу своему гениальному плану, и угроза проистекала от этих двух типов.
— Ладно, чего там! — хлопнул его по плечу Джон Кебич. — Покажи ему, — сказал он Виктору Бергамаско.
Виктор Бергамаско достал из кармана сложенный вдвое листок бумаги и протянул Феликсу. Феликс с пренебрежением развернул его и прочитал. С первого раза он не понял и прочитал ещё раз, а потом сказал:
— Ерунда какая-то…
— Читай, читай дальше, — сказал Джон Кебич.
Ознакомительная версия.
