Мы с Мишей ошарашенно уставились друг на друга.
— Что, сука, решил поиграть со мной? — неуверенно спросил я. Все-таки, ошеломленное лицо фотокорреспондента, не позволяло мне, однозначно, считать его виновным.
Из-за моей спины, к Мише, шагнул постовой милиционер, мазнув по мне равнодушным взглядом:
— Гражданин, вы что себе позволяете? Памятник основателю государства вам что, мусорка?! Немедленно поднимите то, что бросили.
Миша хотел вскипеть, но понял, что скандал по поводу мусора между ног вождя, по последствиям, будет чуть меньше, чем скандал с порнушкой. Во всяком случае, до конца августа одна тысяча девятьсот девяносто первого года.
— Извините, я случайно — Миша покорно присел на корточки и, сметая пыль с асфальта полами длинного, фасонистого пиджака, стал собирать в ладонь многочисленные клочки.
— Всего хорошего — я с облегчением покинул сакральное место.
Следующее утро я встретил, как всегда, на утреннем селекторе, но к моему удивлению, в пару к Олегу назначили какого-то молодого милиционера, которого я до этого не видел. Меня же, после окончания развода, ротный поволок в кабинет зама по строевой. Подполковник делал вид, что изучает важные бумаги, я изображая подобие стойки смирно, изучал портреты Дзержинского и Ленина. Ротный, сидя в уголке, бросал на меня сочувственные взгляды, но, благоразумно, молчал. Наконец, через пару минут, в кабинет зашел оживленный замполит, неся в руках несколько листков бумаги, зажатых скрепкой.
— Извините, бумаги собирал.
— Докладывайте — зам по строевой благосклонно кивнул замполиту.
Тот с важным видом разложил перед собой свои записи и начал:
— Служебная проверка показала следующее… так, так…а вот. Милиционер ППС Громов прислал по почте рапорт — замполит повернул голову в мою сторону: — Натворил дел, а теперь боишься в отделе появится, да?
Я, неопределенно, пожал плечами.
— Так вот, прислал по почте рапорт, в котором сообщил, что вместе с отделом был на вещевом рынке, где стал свидетелем эпилептического приступа у ранее незнакомого ему гражданина. По просьбе родственников больного сунул тому в рот палку ПР-73, якобы, чтобы предотвратить прикусывание языка. Потом приступ закончился, и, якобы, больной, своими силами, покинул вещевой рынок. Громов утверждает, что снимок, помещенный в газету, сделан именно в этот день. Мной получено сообщение, со станции «скорой помощи», что примерно в это время на вещевой рынок вызывалась бригада врачей, на приступ эпилепсии. Этот вызов, через пятнадцать минут, был отменен самим Громовым, якобы, больной ушел с вещевого рынка самостоятельно. Имеется письмо из газеты «Юная Сибирь», полученное пять дней назад, что снимок взят из архива, когда и при каких обстоятельствах он сделан, редакции не известно. Опрос сотрудников отдела, бывших в этот день с рейдом на вещевом рынке, показал, что никто не видел, как Громов оказывает помощь пострадавшему. Самого приступа, так же, никто не видел. Установить гражданина, первоначально вызывавшего «скорую», не представилось возможным, так как, он назвался, явно, вымышленными данными. Во всяком случае, подходящего человека мы, по данным адресного бюро, в Городе не нашли. Полагал бы проверку считать законченной, так как все возможные данные собраны в полном объеме.
— Ваши предложения, товарищ майор?
— Я, считаю, что снимок сделан при других обстоятельствах, а Громов, по своей привычке, пытается просто подогнать факты под случайно увиденный им на «барахолке» приступ. С одной стороны, вина его прямо не доказана, а с другой стороны, подозрение в жестокости и незаконном использовании спецсредства с Громова снять невозможно.
— Ладно, я вас понял. Громов!
— Я, товарищ подполковник.
— Я бы тебя, с удовольствием, уволил, но начальник РОВД запретил принимать р, с утра, сиди дома. Как начальник РОВД с накопившимися делами разберется, тебя вызовут, пока свободен. Все, иди, что ты стоишь?
— Жду бумаги о моем отстранении. Я вам, товарищи командиры, почему-то, тоже не доверяю. Сейчас уйду без бумажки, я вы меня за прогулы уволите.
— Вот, скажи, мне Громов, почему ты человек такой? Никому не доверяешь, все какими-то бумагами обкладываешься. Ладно, иди в отдел кадров, они тебе распоряжение выдадут. Свободен.
Ну, я и пошел на свободу.
Переодевшись дома, я поехал к Алле, в винно-водочный.
— Привет, а ты что пришел? — женщина, оторвав глаза от горы накладных на столе, с удивлением, уставилась на меня.
— Привет. — я поцеловал «водочную королеву» в щеку: — от работы отстранили. Дома без тебя скучно. Как гаишник, трудится?
— Алексей Иванович? Да, вроде, нормально. Сначала, конечно, друзья его сюда рвались, но я сказала, что если еще раз увижу посторонних, они все уйдут вместе и, навсегда. Он все понял с первого раза, сейчас нормально работает. Если до конца месяца ЧП не случится, оформлю его в штат.
— Ну, вот и хорошо. Скажи, а тебе еще грузчик нужен?
— Пашь, ты знаешь… — Алла задумалась: — Когда машина приходит, то бывает очень нужен. Одному разгружать тяжело и долго, а за простой машины меня автоколонна ругает. А что, у тебя есть, кто ни будь, на примете?
— Ну, до понедельника — я. А там, как пойдет. Может уволят, так я, на постоянку, к тебе попрошусь.
— Смешно. Ну, хорошо. Сегодня машина уже была, а завтра выходи.
— Что по зарплате, хозяйка? — я картинное изогнулся в глубоком поклоне.
— Не бойся, не обижу! Ладно, иди, а то у меня бумаг тут гора, не успеваю ничего. — Алла звонко рассмеялась и махнула не меня рукой.
— Не прощаюсь.
На следующий день, я привез Аллу, облачился в синий рабочий халат, уселся на пластиковый черный ящик, и задремал, в ожидании подвоза.
Часов в десять пришла машина с водкой, которую мы, с бывшим гаишником, стали разгружать на пару. Сначала, с непривычки, работа не шла, но потом мы приноровились друг к другу, и в норматив времени уложились. Собравшаяся с приездом машины, толпа страждущих, сбежавшихся со всех окрестностей, уже шумела под закрытыми дверями магазина. Гаишник снял стальную скобу с дверей, и, быстро, юркнул в подсобку, пока разгоряченная толпа мужиков не размазала его по стенке. А затем мы два часа подносили полные ящики к окошкам, и оттаскивали пустые. А через два часа наступила тишина. Водка кончилась, народ исчез. Только, периодически, в магазин врывались, с выпученными глазами, отдельные мужики, опоздавшие везде, но видя пустые прилавки, громко матерясь и
