– Мин херц! – возмущенно выдохнул Егор. – Ты маркизу Алешке на обустройство верфей корабельных выделил пятьдесят тысяч! А мне на две крепости, островные форты и новый город – всего сто? Бога побойся!
Петр чуть усмехнулся:
– Нет, Алексашка, лишних денег в казне, извини! – Указательным пальцем поманил к себе, прошептал на ухо: – Завтра с утра за тобой заедет Федор Ромодановский, отвезет в одно место. Там деньгами и разживешься – на закладку нового города-порта. А ты, бродяга, небось думал, что я решил задвинуть тебя в самый дальний обоз? Не, Алексашка, ты у меня всегда будешь в первых рядах! И плевать мне, что князю-кесарю это не по нраву… – отстранившись, громко попрощался со всеми: – Все, господа Высший совет, разрешите откланяться! Извините, но уже глаза слипаются… Да, Алексашка, карту сию, царевичем рисованную, можешь забрать, тебе она нужнее…
Когда супруги Меньшиковы уже уселись в свою карету и тронулись к дому, Санька, устало пристроив голову на его плече, проворковала:
– Мой муж – генерал-губернатор северных земель! Это очень даже хорошо… А еще мне Петр Алексеевич шепнул тайно, что по осени – если все сложится удачно – он тебе, Саша, княжеский титул присвоит. Это значит, что и я стану княгиней… Давно уже пора, а то даже как-то неудобно: при таком-то знаменитом муже – ходить в простых дворянках! Еще вот, Саша, ты эту карту не прячь, пожалуйста! Я ее себе перерисую на отдельный лист…
– Зачем она тебе, княгинюшка моя? – беззаботно и сладко зевая, спросил Егор.
– Как это – зачем? Буду думать, как спланировать новый город… И нечего так хмыкать недоверчиво! Знал бы ты, сколько за последнее время я книжек прочла умных! В том числе и про архитектуру европейскую…
Утром следующего дня, когда Егор успел только справить естественные нужды, умыться и еще только подумывал о завтраке, в коридоре, ведущем из просторных сеней (из прихожей, если говорить на европейский манер), послышались размеренные, очень грузные и солидные шаги.
«Князь-кесарь пожаловал! – уверенно определил внутренний голос. – Шествует, словно по собственной вотчине, а все стражники, охранители да холопы простые разбегаются перед ним в разные стороны – словно тараканы кухонные. Как же иначе? Начальник Тайной канцелярии все же…»
– Приветствую тебя, Александр Данилович, господин генерал-губернатор! – переступив порог столовой, загудел – с легкой одышкой – Ромодановский, одетый в тяжелую медвежью шубу старинного покроя. – Ничего, что я там немного распугал твою челядь? Одному усатому преображенцу даже плохо стало: осел, бедняга, по стеночке, ружьишко выронил из рук…
– Заходи, Федор Юрьевич, заходи! Я всегда рад тебе! – приязненно улыбаясь, искренне ответил Егор. – А людишки – что ж: им иногда очень даже полезно встряхнуться, чтобы не дремали по углам… Потрапезничаешь со мной?
– Извини, Данилыч, но торопиться нам надо. Других важных дел у меня – невпроворот. Да и натоплено у тебя сверх меры, не для моего полнокровия… Поедем, передам я на тебя всякого для нужд новых да важных. А то что ты голоден, так оно и ничего: чрезмерная сытость – во всех ее проявлениях – только вредит здоровью… Чего встаешь-то так поздно? Ах да, у тебя же – жена молоденькая. Поди долго повечеру заснуть не дает? А я, старый вдовец, рано отхожу ко сну. Ну, одевайся, братец, наряжайся… Письмо малое отпиши в свою Преображенскую дивизию и срочно отошли с конным нарочным. Пусть к обеду пришлют к Кремлю с десяток просторных возков да сотню тверезых всадников из Дикого полка – для охраны надежной…
Скромная кожаная карета князя-кесаря, запряженная четверкой черных злых коней, – подарок какого-то степного хана, через распахнутые ворота въехала в Кремль, покружив между многочисленными строениями различных приказов, остановилась около очень старого и непрезентабельного домика, сложенного из темно-красного кирпича.
У крыльца здания бдительно застыли два стрельца в клюквенных кафтанах, с пищалями на плечах, навстречу князю-кесарю шустро кинулся старый человечек, одетый в ношеный овечий тулуп.
– С самого рассвета жду! – подобострастно заверил человечек. – Два фонаря, как и велено, приготовил! Зажигать?
– Зажигай! – вальяжно велел Ромодановский, поочередно зло посмотрел на стрельцов, от чего те сразу на пол-оборота отвернулись в разные стороны, достал из кармана медвежьей шубы массивный бронзовый ключ, отпер низенькую, тщательно обитую ржавым железом дверь, обернулся:
– Данилыч, забирай фонари, проходи вперед меня… Егор за чугунные ручки подхватил тускло светящие фонари (толстые восковые свечи, закрытые сверху стеклянными колпаками – с маленькими дырочками по бокам), не без опаски проследовал в темный проем, из которого явственно пахнуло могильной сыростью и кладбищенской плесенью.
Князь-кесарь вошел следом, сопя и громко щелкая ключом в замке, запер дверь, взял у Егора один из фонарей, переваливаясь с боку на бок, уверенно пошел вперед.[34]
– Это бывшая палата приказа Тайных дел, – пояснил на ходу Ромодановский. – Прежний царь, Алексей Михайлович, учредил сей приказ.
Палата была сводчатой, очень низкой, стены ее были местами покрыты паутиной и плесенью, под ногами громко хрустел засохший мышиный помет.
Неприятно завизжав ржавыми петлями, в торцевой стене приоткрылась еще одна неприметная дверь.
– Кто там бродит? – строго спросил чуть дребезжащий старческий голосок. – Отвечай, а то пальну из пистоля!
– Я это, Лука, князь Федор! – торопливо известил Ромодановский и, обернувшись, уважительно пояснил Егору: – Этому псу верному будет более девяноста пяти лет. Из них последние – без малого – тридцать пять, он провел здесь, охраняя тайную сокровищницу Алексея Михайловича Тишайшего. Один раз в полгода ему доставляют запасы продовольственные, свечи, новую одежку. Колодец с чистой водой тут имеется… Дрова? Здесь они совсем даже без надобности: круглый год в этих помещениях одинаково – не тепло, но и не холодно… Вот так-то оно, сэр Александэр, господин генерал-губернатор!
Древний Лука, одетый, впрочем, очень даже чисто, только вот – по седым длинным волосам и бороде старика бодро ползали, временами подпрыгивая, многочисленные вши и блохи, провел их в другое помещение: квадратное, с ровными бревенчатыми потолками, общей площадью метров в пятьдесят—шестьдесят.
У противоположной стены комнаты – в неярком свете свечных фонарей – виднелись пять громоздких дубовых шкафов, чьи широкие полки были плотно забиты толстыми кожаными папками и многочисленными пергаментными свитками.
– Вот здесь они и хранятся – секретные дела давно минувших дней! – грустным басом поведал князь-кесарь и показал старому сторожу рукой на средний шкаф: – Давай, старинушка, отодвинь. Отодвигай, кому я говорю! – повысил голос, после чего, тяжело вздохнув, тихо добавил: – Сам Петр Алексеевич велели. Видно, заканчивается, Лука, твоя тайная служба. Скоро выйдешь в мир, на солнышко посмотришь, послушаешь птичек…
Старик, испуганно сгорбившись, шаркающей походкой подошел к правому краю центрального шкафа, с трудом опустился на колени, загородив от зрителей своей неожиданно широкой спиной все дальнейшие манипуляции. Раздался чуть слышный хрустальный звон, тяжелое дубовое изделие плавно и совершенно бесшумно развернулось на девяносто градусов вокруг своей оси, открывая доступ к металлической двери неизвестного фиолетового металла.
Князь-кесарь, еще раз вздохнув тяжело и бесконечно печально, подошел к странной темно-фиолетовой двери, достал из внутреннего кармана своей шубы очередной ключ, на этот раз узкий и длинный, неправдоподобно ярко-золотистый, вставил его в крохотную и узкую замочную скважину, надавил, дверь послушно раскрылась.
«Вот-вот, сейчас вы с князем-кесарем войдете в эту супертайную сокровищницу, а сей древний страж дверь и захлопнет! – засомневался внутренний голос. – Все, приехали! Пишите письма мелким почерком…»
– Проходи, Данилыч! – скупо кивнул своей тяжелой головой, обремененной коротким, но очень пышным черным париком, князь-кесарь. – Смело проходи!
Уже переступая за порог сокровищницы, Егор краем глаза заметил, как Ромодановский несильно ткнул чем-то блестящим, чуть высунувшимся из длинного рукава шубы, верного сторожа точно в солнечное сплетение. Старик, не издав ни единого звука, медленно опустился на колени…
– Дело закончено – пора хвосты рубить! – доходчиво (словно генерал ФСБ из двадцать первого века) пояснил князь-кесарь. – Жалко, конечно, старинушку! Но так полагается. Отцы наши так поступали, деды… Нам ли переиначивать? Ну, господин генерал-губернатор, готов принять сокровища царя Тишайшего? – недобро и внимательно посмотрел на Егора своими серо-желтыми, волчьими глазами…
«Не любит он тебя, братец! – печально резюмировал внутренний голос. – Да что там „не любит“ – ненавидит люто…»
