— Мы тоже воспользуемся моментом, — сказал комиссар 3-го ранга, — нам надо успеть до начала церемонии награждения приватно побеседовать с товарищем Попелем.
— Только не сватайте Николая Кирилловича к себе, — хмыкнул маршал. — Мы с Георгием Константиновичем первыми предложили бригадному комиссару работу в генеральном штабе.
Меркулов с Судоплатовым вновь переглянулись.
— Это не нам и не здесь решать, — ответил комиссар ГБ 3-го ранга. — Пойдемте, Николай Кириллович, у нас мало времени.
Первым двинулся Меркулов, за ним Попель, следом Судоплатов, явно ощущая пристальный взгляд Жукова.
Не доходя до прохода во владимирскую залу, Меркулов свернул к дверям ведущих в аванзал. Сотрудники УКМК НКВД распахнули створки, и сразу прикрыли, как троица миновала створ.
— Проходите, Николай Кириллович, садитесь, — сказал комиссар ГБ 3-го ранга, показывая в угол залы, где к угловой кушетке, что около каминного окна, приставили кушетку.
Попель сел на угловую, Меркулов с Судоплатовым присели напротив.
— Николай Кириллович, — начал комиссар ГБ 3-го ранга, — наше внимание к вам не случайно. Ваша деятельность…
— А что с ней не так? — насторожился Попель.
— Все так, — ответил Судоплатов. — Но изменились вы кардинально.
— Так война, — пожал плечами бригадный комиссар. — Она всех меняет.
— Согласен, но в вашем случае, все началось 27 июня, не так ли?
Попель вновь пожал плечами. Напряженность и волнение ему удалось удержать, хотя опытные разведчики заминку заметили сразу.
— То, что произошло с вами 27 июня, очень сильно изменило вас, — произнес Меркулов.
— У вас открылось тактическое и стратегическое мышление, — стал перечислять Судоплатов. — Большая часть запланированных действий танкового сражения, начавшегося под Дубно, исходила от вас.
— Песни сочинили, да какие! — улыбнулся Меркулов. — Вся страна распевает — И, значит, нам нужна одна победа. Одна на всех. Мы за ценой не постоим!
— Поменялся стиль речи, — продолжил Судоплатов, — и почерк изменился. Причем сильно.
— Ваш почерк до 27 июня, — сказал уже комиссар ГБ 3-го ранга, — очень сильно отличается от такового после.
— Грамматика, орфография, стиль, информативность написанного, — перечислил старший майор. — И речи ваши стали взвешенными, правильными. Будто вы в одно мгновение академиком стали.
— Что же в этом такого, спросите вы? — Меркулов подался чуть вперед.
Николай Кириллович смотрел то на одного, то на другого, понимая, что товарищи из ГБ не зря разыграли этот спектакль, постепенно подводя его к требуемому результату. Это тревожило. Сказать чистую правду? Тогда как объяснить его состояние с двумя сознаниями? Озвучишь — упекут в дурку в момент. Что же делать?
— Что же в этом такого? — вздохнув, спросил Николай Кириллович, продолжая размышлять о вариантах объяснения.
— Ничего, — сказал Меркулов, — если бы ни некоторая информация, полученная из разных, независимых друг от друга источников.
— Причем, люди, что передали эту информацию, — произнес Судоплатов, — тоже в короткий срок изменились кардинально. Точь-в-точь как вы.
— И эта информация оказала большое влияние на обстановку на фронтах, — понимая, что лучше идти навстречу сказал Попель.
Лицо обоих разведчиков посветлели, но продолжению беседы помешали — двери с парадной лестницы распахнулись, и в аванзал вошла группа из нескольких человек. Первым шел Сталин, чуть отстав Берия, за ним в ряд шли Калинин, Жданов, Ворошилов. Их сопровождала пара охранников с Власиком.
Меркулов, Судоплатов и Попель вскочили.
Иосиф Виссарионович на ходу поднял руку, жестом показав позади идущим, идите, мол, а сам направился к троице. За ним последовал только Берия.
— Здравствуйте, товарищи! — поздоровался первым Сталин.
— Здравия желаем, товарищ верховный главнокомандующий! — четко вдохнули Меркулов, Судоплатов и Попель.
— Вах, оглушили, — улыбнувшись, проворчал Иосиф Виссарионович. — Я пока председатель Государственного комитета обороны! Николай Кириллович, — Сталин прищурился, — вам надо пройти в зал для награждения, сегодня ваш день.
После чего, взяв под локоток бригадного комиссара, двинулся к проходу в георгиевский зал.
— А завтра вы все товарищам расскажете, ничего не утаите, — сказал он Попелю. — Даже невероятное…
Лаврентий Павлович знаком подозвал Меркулова и Судоплатова.
— С товарищем Попелем побеседуете завтра, — тихо сказал нарком. — Сейчас вы, Всеволод Николаевич, езжайте в управление, в канцелярии вас папка с материалами ждет. А вы, Павел Анатольевич, на базу особой группы, и прихватите майора Ильина. Пепел-5 очнулся. Выясните — когда можно будет побеседовать с ним…
*Противотанковое заграждение «Звездочка Гориккера», а по-народному «ёж», является изобретением военного инженера Михаила Гориккера. Было принято на вооружение 3 июля 1941 года. В книге это сделано раньше.
*В 1935 году Ильинку переименовали в улицу Куйбышева, коей она оставалась вплоть до 1990 года, когда Ильинке вернули историческое название.
Эпилог — 1
В ушах стоял звон. Тошнило. Мир качался и плыл. Андрей приподнялся, но прострелило руку и сильно заболела голова. Он невольно застонал. Новая попытка — медленно, чтобы не потревожить голову и руку, поднялся, прищурился, поморгал — глаза слезились от едкого дыма, и что твориться вокруг удалось разглядеть не сразу.
Все вокруг изрыто дымящимися воронками. Чадила раскуроченная взрывом полуторка. Догорала опрокинутая телега по ту сторону дороги. И тела, тела, тела…
— Мама, Анька, вы где? — позвал Андрей.
Взгляд наткнулся на что-то знакомое. Кусочек ткани в горошек, туфля и засыпанная землей…
— Мама? Мама-а-а!
Андрей истово рыл землю, срывая ногти, до крови закусив губу. Правая рука слушалась плохо, и почти не чувствовалась, но он рыл. Показалась голова. Ощупав спутавшиеся волосы, понял — мама лежит лицом вниз. Стал отгребать землю. Отрыл руку. Потянул, от усилия потемнело в глазах и мир вновь поплыл. Борясь с тошнотой и плача от боли, Андрей тянул изо всех сил. Земля выпускала маму неохотно. Пот заливал слезящиеся глаза, и мальчишка не сразу увидел сестру. Аня лежала под мамой. На остекленевшие глаза сыпалась земля. Андрей упал на колени.
— Мама… мамочка… нет… нет… — плача, шептал он.
Он вспомнил взрывы, вой самолетов, как бежали от дороги, как мама толкнула его в яму, схватила Аню, но укрыться не успела — огненные трассы с пикирующего самолета прошили обоих, а потом взорвалась бомба и что-то горячее впилось в руку…
Мамино лицо было серым, холодным. Полуоткрытые глаза безжизненны. На животе и спине большие почерневшие от земли кровавые пятна…
Андрей знал, как выглядит смерть. Три года назад на его глазах бандиты убили отца. Мальчишку, забившегося под телегу — не тронули. Андрей тогда долго сидел, держа папину голову. Теперь одной рукой он обнимал маму, второй гладил сестренку, смотрел в небо и тихо плакал…
По дороге, огибая разбитую технику, воронки и обходя мертвецов, торопились люди. Без вещей, налегке, они спешили добежать до леса. По сторонам не смотрели, больше в небо. Какое дело до одинокого мальчишки, копающегося около мертвых тел? Погибших от налета штурмовиков много, каждому не поможешь, свои бы ноги унести. Один мужик остановился было, заметив парнишку, покричал ему, но тот будто ничего не слышал. Мужика схватили за руку пара баб и потащили дальше.
Потом на дороге появились красноармейцы. Шли неровным, растянутым строем. Усталые, запыленные, многие с бинтами поверх гимнастерок. Первыми шествовала пара бойцов — один с пулеметом «Максим», второй с колесным станком на плечах.
Тот что с пулеметом остановился, заметив развороченную взрывом полуторку, выдохнул: «Перекур», аккуратно уложил «Максим» на кусок обгорелой доски, и направился к тому что осталось от машины. Напарник сбросил колесный станок, достал кисет, ловко свернул самокрутку и закурил. Мимо протопали красноармейцы. Замыкающий с петлицами сержанта остановился.
