Ревизор: возвращение в СССР 16 - Серж Винтеркей

Заглянул в комитет по миру, раз уже приехал. Там Марк Анатольевич опять был один-одинёшенек. Обрадовался мне как родному, но новостей пока что у него не было. Посидели минут пять, обсудили наши дела. Он выразил надежду, что все же, ближе к концу лета, привлечение комсомольцев ему на подмогу удастся согласовать.

– Ну, подождём, – ободряюще сказал я ему и попрощался.

Вернувшись домой, увидел у нас в прихожей на зеркале записку, подсунутую под раму: «Понедельник и четверг поливать цветы у Николая с седьмого этажа».

– Что это? – улыбаясь, спросил я Галию. – Боишься забыть?

– Это я тебе написала, пока помню, – улыбнулась она в ответ. – Вот тебе и ключи. Давай пообедай и вместе сходим, я тебе всё там покажу.

– Ну, давай, – согласился я.

А куда деваться? Обещали присматривать за квартирой.

Когда через полчаса мы поднялись на лифте на седьмой этаж, и вышли, увидел у окна между этажами Лининого цыгана, он курил у открытого окна.

Галия с ним поздоровалась, как со старым знакомым, чем меня сильно удивила.

– Когда ты уже с ним успела на «ты» перейти? – удивлённо спросил я, когда мы захлопнули за собой дверь в квартире Николая.

– Ну, не на «вы» же к нему обращаться, – посмотрела она на меня с недоумением. – А вообще, он все время у дома на лавке сидит, уже привыкла к нему.

– А кстати, что это он в разгар рабочего дня дома? – заинтересовался я.

– Мне кажется, он не работает, – ответила мне жена. – Сначала думала, что, раз он артист, на вечерние спектакли в театр ходит, а днём дома. А потом заметила, что Данченко с восьмого этажа и день, и ночь в театре. А по выходным на свадьбах. Их никогда дома нет. Был бы он с ними, то точно также бы и бегал бы, как ошпаренный.

– Очень интересно… – проговорил я, удивившись.

г. Москва . Дом Ивлевых. Квартира на седьмом этаже.

Подозрительный какой-то этот Миша. Только такого перца нам в подъезде и не хватало. Надо навести справке об этом «артисте». А как это сделать? Васю же не озадачишь: найди мне Мишу, кто такой не знаю, откуда он не знаю. Знаю только, что цыган. А, придумал! Надо артистов из «Ромэна» о нём расспросить.

– А ты знаешь, – решил я подготовить почву для такого разговора, – я тут рассказал Якову и Иде Данченко, что Елена Яковлевна мечтает нарисовать танцующую цыганку. Так они в такой восторг пришли! Просят познакомить их с художниками.

– О, давай, конечно! – обрадовалась Галия. – Я бы и сама с удовольствием с нашими артистами ближе познакомилась. Как они на свадьбе красиво выступали! Все были в восхищении!

– Ты поговори с художниками, скажи, что артисты нас просят их с ними познакомить. Думаю, Елена Яковлевна только рада будет. Спроси, когда они могут гостей принять, а я поговорю с артистами, когда у них найдется пару часов свободных. Они, кстати, в благодарность за то, что мы их Брагиным порекомендовали на свадьбу, контрамарки к себе в «Ромэн» нам приносили. На лето. Я попросил их художникам передать. Так что не удивляйся, когда они это делать будут.

– Контрамарки? Нам? Ой, как жаль!

– Ничего, они пообещали на зимний сезон потом их дать, когда мы уже сможем ими воспользоваться… И, кстати, давай вместе с ними сходим в гости к художникам. Желательно это до отъезда сделать, – проговорил я, уж больно меня стал напрягать этот Миша-цыган, тем более сейчас, когда жена призналась в своих подозрениях относительно него.

Сейчас начнутся отпуска. Прямо страшно квартиру надолго оставлять. А у нас ещё соседи, как на подбор, все не простые. Клондайк для домушников, а не подъезд. А если человек не работает, то велики шансы, что он, чтобы было на что жить, с криминальным миром тесно сотрудничает.

Галия со всем согласилась, и мы вернулись к тому делу, ради которого пришли. Жена показала мне два куста в кадках и где она маленькую лейку ставит.

– Воду вылил и сразу новой набрал, чтобы она отстоялась, – наказывала она мне. – И дверь я на оба замка запираю, мне так спокойнее.

– Это правильно. Я тоже так буду, – поддержал я её.

Мы заперли чужую квартиру и ждали лифт, чтобы спуститься к себе. Но лифт приехал на шестой, кто-то вышел и звенел ключами некоторое время, прежде чем вошёл в дом.

– О, Миша, ты уже дома? – услышали мы снизу голос Лины и переглянулись пораженно с женой.

– Он, вообще-то, получается, никуда и не уходил, – хмыкнул я, когда внизу захлопнулась дверь.

Мы вошли в лифт, и жена прыснула со смеху, но потом озабоченно взглянула на меня.

– Это что же получается, он её обманывает? – спросила она.

– Хочу воспользоваться моментом и поговорить у художников с Данченко об этом кадре, – признался я. – Самого эта ситуация напрягает.

– Угу. Правильно, – кивнула жена. – Лина, конечно, та ещё дурочка, но неприятно, когда кого-то у тебя на глазах обманывают.

Мы вошли к себе.

– Не расстраивайся за Лину, дорогая, – ответил я, удивившись, что она об интересах Лины печётся, а не о своих и других соседей. Но подумав, решил, что пусть лучше так. А то бояться еще начнёт этого Мишу. Будет ждать, чтобы он с лавочки подъездной ушёл, прежде, чем из дома выйти. – Лина уже давно раскусила бы его при желании. Тут всё строго по Пушкину: Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад.

– Всё равно, – возразила мне жена. – Неприятно как-то, как будто сами обманываем.

– Здрасте, это ещё почему?

– Ну, она же не знает, что он дома сидит целыми днями. Она-то на работе весь день. Не видит ничего этого. А мы видим и молчим.

– Ну, начинается, дорогая. Это самое неблагодарное дело – влюблённым глаза открывать на объект обожания. Потерпи чуть-чуть, она сама прозреет. Или мамаша ей мозги и без нас на место вставит. Она может…