Миронег не смог выдавить из себя ни слова.
– Не молчи же! – сердился кметь. – Я же тебе только что говорил, не молчи, тебя же сложно разглядеть… Случаем, тебя бревном не задело? От гнилушек плохие раны, заживают долго…
– Только что? – удивился Миронег. – Сколько же времени я провел за забором?
– Да самую малость. У меня в животе от голода пробурчать не успело, как избушка стала заваливаться.
– Самую малость…
Миронег только покачал головой.
Возможно, все, что с ним приключилось, – просто морок?
Но шевелящийся в заплечной суме говорящий череп, пытающийся устроиться поудобнее, опровергал такие мысли.
Просто боги живут иначе.
И время бога не совпадает со временем человеческим.
– Едем обратно, – сказал кметь. – Тут делать больше нечего, а в лагере как бы все без нас не подъели!
– Едем, – ответил Миронег. – Князь, верно, уже волнуется.
– Князь? Волнуется? Гы!
Улыбка кметя на миг осветила ночь.
За последние недели в тмутараканском святилище произошли серьезные перемены. Жители города убрали накопившиеся за десятилетия полного забвения каменные обломки и мусор, вынесли закрывшие плиты пола землю и пыль. Статуя неведомого бога, скромно стоявшая в дальнем углу святилища, была перенесена на почетное место в центр и установлена на новый постамент. Никто не мог объяснить, зачем это делается, но все точно знали, что так надо.
Изредка по утрам на истертом жертвеннике у ног бога первые из пришедших в святилище находили плохо затертые следы крови. Но никто не связал эти находки с участившимися исчезновениями людей.
А по вечерам жрецы в темных накидках служили идолу, бормоча заклинания на странном языке, который не слышал ранее никто из жителей Тмутаракани, даже, казалось, повидавшие все купцы.
Никто не решался предположить, что же представлял собой неведомый бог, был ли он человекоподобен или схож со зверем. Поэтому не заметили, как на каменном стертом лице появилась сама собой хищная злая улыбка, открылись маленькие глаза – по одному на привычном для нас месте, по сторонам носа и еще два на лбу над переносицей.
Бог видел, только не глазами, а чувствами своих слуг, возродивших рабское служение господину. Видел он и того, кто должен был принести богу освобождение и в итоге изменить и уничтожить мир.
Видел бог и магический кодекс, без которого перемены будут невозможны. Там, на страницах, сделанных из человеческой кожи, кровью жертв были написаны страшные заклинания и формулы опасных составов, нарисованы демоны и амулеты, дающие над ними власть.
Только находился этот кодекс совсем в ином месте, чем считал слуга бога.
Бог почувствовал нечто, что человек расценил бы как волнение.
Но бог не может волноваться.
А надеяться?
7. Новгород-Северский – Путивль.
Конец апреля 1185 года
Звонили колокола в Новгороде-Северском. Следом загудело за городом, от Спасо-Преображенского монастыря, где рядом с добротной деревянной колокольней недавно был заложен каменный собор.
Князь Святослав Киевский последний раз обернулся и помахал рукой оставшемуся у старого моста через Десну Игорю Святославичу. Северские дружинники уже потянулись обратно, в Курские ворота.
Старые глаза киевского князя не видели, как невесел был Игорь Святославич. Даже если бы Святослав и заметил это, то решил бы, что плохое настроение двоюродного брата объясняется недолгой встречей и скорым расставанием. Князь киевский торопился на окраину своего княжества, в городок Корачев под Брянском. Оттуда, как он рассказал под большим секретом князю Игорю, пришли неприятные слухи о военных приготовлениях Всеволода Суздальского. Шевеление Мономашичей традиционно воспринималось потомками Олега Святославича как угроза, и Игорь Святославич соглашался, что киевский князь был просто обязан лично проверить готовность пограничной сторожи.
Но яд недоверия не давал князю Игорю успокоения. Святослав Киевский был слишком стар и слаб для того, чтобы, как в молодости, бросаться в дальний путь по первому непроверенному угрожающему слуху. Кроме того, странно выглядело поведение киевских бояр, не пожелавших уберечь своего князя от тяжелого перехода в начале весеннего разлива рек, когда растаявший снег превращает дороги в непроходимые ленты грязи.
Святослав лгал, и делал это не убедительно. Игорь Святославич прекрасно понял, что киевский князь просто изобрел повод, чтобы зачем-то проехать по черниговским и северским землям.
Только зачем? Князь Игорь надеялся на то, что истина не запоздает и не разочарует.
Колокола ударили еще раз, только теперь уже не в знак прощания, а с призывом на очередную молитву. Князь Игорь был равнодушен к церковной службе, и его свита тоже не жаловала тоскливые для воина молебны. В храме бояре и дружинники говорили в полный голос, зачастую заглушая пение хора. Дьякон Алимпий, обладавший великолепным густым басом, орал, бывало, на богохульников, место которым даже не в аду, а непосредственно в брюхе дьявола. Алимпий очень убедительно расписывал, каким образом грешник туда попадет, и прихожане искренне веселились, внимая гневным словам Божьего слуги.
Сборы в дорогу и сегодня помешают Игорю и его людям зайти в церковь, а вот завтра отмахнуться от службы не получится. Начало сватовства без Божьего благословения – дурной знак, и раз Христос принял на себя тяжкий труд покровительства над Русью, то пусть отрабатывает.
Кованые копыта боевых коней прогрохотали по отсыревшим за весну доскам моста, и князь Игорь с дружинниками вернулись обратно в город. Взбудораженные неожиданным визитом киевского князя посадские толпились по краям уличных настилов. Новгород-Северский гудел от пересудов. Под ноги коней летели скорлупки каленых лесных орехов, и хруст под подковами напоминал Игорю Святославичу звук огненных хлопушек, любимой забавы хана Кончака, привозимой купцами из Срединной Империи.
Передав поводья конюшему, Игорь быстро поднялся по ступенькам на высокое крыльцо своего терема.
– Ждет?.. – осведомился он у привратника.
– Он в гриднице, – с поклоном ответил слуга.
В гриднице князя Игоря ждал тысяцкий Рагуйла. Круглое добродушное лицо и обширная лысина, оставившая редкие пучки волос над ушами, никак не говорили о том, что перед князем стоял лучший воин пограничья, доказавший свою доблесть и прозорливость во многих сечах.
– Здрав будь, князь! – сказал тысяцкий, склонив голову.
– Привет тебе, тысяцкий, – кивнул в ответ Игорь Святославич. – Давно ждешь?
