– Плечо разворотило. Снайпер похоже.
Полковник ругнулся:
– Черт, черт… Кто там из командиров в строю?
– Лейтенант Костяев.
– Костяев? Нормальный мужик. ВРИО командира батальона пусть побудет. Тащи его сюда.
– Есть!
…– Чего-то забегали туда-сюда. Вини, смотри! – сказал Еж, глядя в щели сарая.
– Точно, да. – Вини присел рядышком. – Кирьян Василич! Чего они бегают как будто их блохи покусали?
– Ежели в штабе бегают, значит, заварушка будет. Тебя там расстрелять, например…
– А меня? – хихикнул Еж.
– И тебя тоже.
– О, смотри, лейтенант тот усатый! В нашу сторону идет. И чувак какой-то толстый рядом…
– Дверь сарая противно заскрипела, открываясь:
– Вот, товарищ полковник, эти субчики.
– Вижу… Выходи строиться. Быстро.
Пятеро партизан вышли на улицу. Еж довольно потянулся:
– Эх, хорошо-то как…
Полковник изумленно посмотрел на него:
– Чего это хорошо?
– Воздух свежий, красота!
– Навозом только провоняло все, а так да свежий… Смирно!
Потом полковник прошелся вдоль короткой шеренги:
– Присягу никто не принимал?
– Никак нет, товарищ полковник! – ответил за всех Кирьян Василич.
– Понятно. Костяев, дай-ка бумажку… Тебя как зовут?
– Вини… В смысле, Винокуров Алексей Дмитриевич!
– Читай, Алексей Дмитриевич, вслух.
Вини взял лист:
– Я, Винокуров Алексей Дмитриевич, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-крестьянской Красной армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников.
Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей советской Родине и рабоче-крестьянскому правительству.
Я всегда готов по приказу рабоче-крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик, и, как воин Рабоче-крестьянской Красной армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагом.
Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.
– Молодец… Силантьев!
Адъютант неслышно вышел из-за спины, неся на вытянутых руках вчетверо сложенную красную ткань:
– Целуй!
Вини встал на колено и поцеловал знамя, пахнущее пылью, как будто его не разворачивали уже давно-давно.
– Распишись тут. А Теперь ты!
Андрей Ежов вышел из строя и тоже прочитал текст присяги вслух. На этот раз обошлось без швыркания носом и прочих Ежиных выходок. Осознал важность момента.
– Отлично, боец. А ты, старик, что стоишь?
Кирьян Васильевич аж оробел немного:
– Мне тоже можно?
– Нужно дед, нужно. Вся страна в строю, ты чем хуже?
Унтер кивнул как-то судорожно, а потом полез мелко дрожащими руками за пазуху. Вытащил оттуда тряпицу, развернул ее… И прицепил на грудь два Георгиевских креста.
– Ого! – с уважением сказа полковник. – Бывалый вояка?
– Так точно, ваше бла… товарищ полковник.
– Где? – кивнул тот на кресты:
– В великую войну немцев погонял маленько.
– Ну эта война тоже великая. И к тому, же отечественная. Звание-то какой имел?
– Унтер-офицер.
– Пока в рядовых походишь. А там видно будет. Принимай, унтер-офицер рабоче-крестьянскую присягу.
Когда дед читал текст и целовал знамя – в уголках глаз блестели слезинки. Но этого никто не заметил.
– А теперь, товарищи бойцы, поступаете в распоряжение командира второго батальона лейтенанта Костяева. – Полковник развернулся и пошел в избу.
– Подождите, товарищ полковник, а как же мы? – воскликнула Маринка – Мы-то куда?
Полковник развернулся, посмотрел на них:
– Куда, куда… В сарай обратно. Старший лейтенант приедет – разберется.
Рита подбежала к полковнику и вцепилась в рукав:
– Товарищ полковник, не оставляйте нас в сарае одних. Страшно же!
– Чего бояться, мышей что ли? Эвон, какой гигант мысли вас охраняет, – махнул он в сторону Сердюка.
А потом чуть подумал и сказал:
– В госпиталь шуруйте. Там лишние руки никогда не помешают.
На горе на горушке стоит колоколенка,
А с неё по полюшку лупит пулемёт,
И лежит на полюшке сапогами к солнышку
С растакой-то матерью наш геройский взвод.
Мы землицу хапаем скрючеными пальцами.
Пули как воробушки плещутся в пыли…
Митрия Горохова да сержанта Мохова
Эти вот воробушки взяли да нашли.
Л. Сергеев
Оружие им вернули. Выдали новое обмундирование. Новое, конечно, относительно – застиранное до белизны и штопанное не раз. Но, все же, лучше, чем те обноски, в которых были партизаны. Выдали еще и каски, лопатки, котелки, фляжки. Причем, Ежу досталась стеклянная фляжка, которую дед тут же отобрал, мотивируя, что Еж непременно ее сломает и отрежет себе, как минимум, палец.
Когда дошли до позиций роты стало уже смеркаться – солнце тихонечко садилось в мутную дымку.
Еж заметил, что дождь ночью будет.
– Оно и к лучшему, – кивнул дед.
– Почему?
– Похоже ночью в атаку пойдем. Сердцем чую.
Добравшись до второй линии окопов, нашли свою роту, где им тут же набили щедрой рукой повара полные котелки гречневой каши с мясом. И по буханке хлеба в руки.
Еж удивился:
– Куда мне столько, я ж маленький, много не ем.
– Сунь в мешок, пригодится. Да заверни во что-нибудь.
– Эй, боец, где газету можно взять? – дернул за штаны проходящего мимо бойца в телогрейке.
Тот остановился, внимательно посмотрел на Ежа и спросил:
– Кому боец, а кому сержант Прощин. Кто такой?
Еж вытер рот рукавом, встал и заорал во всю дурь:
– Боец Ежов по Вашему приказанию прибыл!
– Господи, ты чего орешь? Куда прибыл? По чьему приказанию? Я тебе ничего не приказывал!
– Сюда прибыл. Во второй батальон определили, первая рота.
– Взвод какой?
– Не знаем мы еще, товарищ сержант. Ротного вот ждем. Куда определит, – подал голос Кирьян Васильевич.
– Ко мне и определит. У меня от всего взвода двенадцать бойцов осталось. Ладно, кушайте.
