Если подобрать родителей с оргтехникой и делать к каждому уроку по страничке материала всем ребятам, к концу года будут полноценные учебники — и к черту все эти снотворные пособия, написанные через пень-колоду! А в книге Миронова я недавно отыскала замечательные факты по повседневной жизни XIXвека! Знаешь, что мне стало ясно? Школьники воспримут только то, что интересно самому учителю. Ну, в общем… Я хочу поработать в школе еще один год.
— Вот как…
— Ты, наверно, это не приветствуешь?
— Зачем же? С училками я еще не целовался…– С этими словами они прильнули друг к другу. — Я отвлеку тебя от мыслей об истории.
— Попробуй!
— Сделаем вот так. О чем ты сейчас думаешь?
— О древних египтянах! В смысле, что они носами целовались, а не ртами!
— Хм. А если так?
— Про Влада Цепеша, валашского царя XV века!
— Да ладно! Что уж сразу же про Влада-то? Ведь я не кусаюсь. Ну, а вот так?
— Про Помпадуршу!
— Как она бокалы заказала в форме своих грудей?
— Точно!
— Вот блин! Ну, ладно. А теперь о чем ты думаешь?
— Мне пришел на память эпизод из самого новейшего периода. Ты помнишь, Путин как-то раз в живот… хи-хи… мальчишку… хи-хи-хи… а журналисты…
— Анна! Прекрати сейчас же думать об истории! Так, все, меняю диспозицию!
— Ого! А знаешь, вот у императора Тиберия как раз имелись мальчики… М-м… которые… угу… ныряли вместе и с ним и это…. это самое… Андрей! О чем я говорила?
— Это что такое⁈ — прошептал Борис.
— Какой ужас! — воскликнула его спутница.
— Как это понимать? — возмутилась вторая.
— Глазам не верю!
— До чего мы докатились!
— Не думала, что этого доживу!
— Чертов царский режим!
— Тс-с! тише, девочки! Нам ни к чему раскрывать свои политические пристрастия раньше времени. Пойдемте отсюда! Не надо нам ничего!
— Как это не надо⁈
— А зачем мы сюда пришли⁈
— Мы идем на партийное заседание!
— А какое партийное заседание без ЭТОГО⁈
«Партийным заседанием» называлась сходка на квартире одной из новых Бориных знакомых, чьи родители уехали в санаторий. Партии как таковой не существовало, но приятелям Новгородцева нравилось использовать именно это слово для обозначения своей недовольной режимом компании: в нем звучало что-то ленинское, революционное, освещенное веками классовой борьбы. Теперь в объединившийся вокруг Бориса клуб входили не только одногруппники и однокурсники: историков в «партии» было меньшинство. В нее приходили не по специальности, а по зову души.
Что касается описанного разговора, то он происходил в продуктовом магазине. Вождь со своими последовательницами рассматривали алкогольный отдел. Любимые напитки подорожали в полтора раза по сравнению со вчерашней ценой. Инфляция, вызванная экономической катастрофой, превращалась из ползучей в галопирующую. Новые царские банкноты — «димочки», как их прозвали по аналогии со старыми российскими деньгами — с каждым днем стоили все меньше и меньше. После того, как в казну перестала поступать валюта, а стратегические запасы были растрачены на переиначивание и переименование всего и вся, печатный станок, похоже, не выключался ни днем, ни ночью, выпуская ничем не обеспеченные рубли.
Вместе с ценами росло и недовольство народа. В авангарде недовольных шли рассерженные молодые люди, такие, как Борис и его товарищи. Ни одно из заседаний подпольной группы борцов за справедливость не обходилось без выпивки. Теперь же, когда цена за бутылку сравнялась с месячной стипендией, впору было подниматься на баррикады.
— Сатрапы! — выкрикнула подруга.
— Довели народ! — присоединилась вторая.
Боря, как мог, успокаивал своих соратниц. К слову, они были не только соратницами, но и поклонницами: в качестве вождя подпольной партии Новгородцев, сам того не желая, похитил несколько женских сердец. К сожалению, ни одна из их обладательниц не могла сравниться с Анной, оставившей в душе неизгладимый след. По популярности среди партийных девушек Борис мог сравниться разве что с политзаключенным Филиппенко.
— Ну какое же заседание без выпивки⁈ — канючили девушки. — Мы, что, зря сюда пришли⁈
В итоге Новгородцев все-таки согласился купить им две бутылки самого дешевого — вернее, наименее дорогого — пива. «Надо снова попросить маму поставить квас, — подумал он, подсчитывая расходы по пути на „тайную квартиру“. — А потом послушаться папиного совета и преобразовать его в бражку. Пора переходить на натуральное хозяйство!»
На «тайной квартире» было не протолкнуться. Пахло пивом, табаком, сухарями и вяленой репой, пришедшей на смену жирной американской отраве из «чёртова яблока». Ввиду того, что электричества не было, и единственным источником света служили несколько карманных фонариков, собрание недовольных выглядело еще более многочисленным и устрашающим. Люди сидели на диване, на полу, на подоконнике. Желтая книга в мягкой обложке переходила из рук в руки. Боря уже прочитал ее. Партийцы не сомневались, что автор труда — самый знаменитый политзаключенный страны, борец с несправедливым царским режимом. Новгородцев соглашался — на словах. В то, что лжеисторик смог создать такой академичный, такой выверенный, такой фундированный источниками и подтвержденный исследованиями труд, он поверить, конечно же, не мог. Но на обложке стояло имя автора: «А. Филиппенко»!
— Принес? — спросили первым делом.
Борис предъявил партийцам бутылки с пивом.
— На большее не хватило.
— Приехали!
— Докатились!
К двум бутылкам потянулись два десятка рук.
— Удивительно! — воскликнула девушка с подоконника, отложив брошюрку о Петре и перенаправив свет фонарика на потолок. — Так сложно пишет, и при этом так интересно читать! Я просто не могу оторваться! Все эти «модернизации», «историографии», «методологии», «эпистемы», архивные шифры, ссылки, отсылки-пересылки… Казалось бы, такая нудятина, а так увлекает!
— Вот что значит настоящая контркультура! — крикнул кто-то.
— Справедливое освещение актуальных проблем!
— Революционная правда!
— И без государственной цензуры! Не то, что передачи в дальногляде!
Компания на все лады хвалила книгу Филиппенко. Они восхищались и новаторством, и смелостью, и приведением новых необычных фактов. Чего стоила хотя бы новость о том, что от Петровской эпохи до нас дошло множество других, помимо письма от Прошки к Софье, документов! И самое главное: приводил в восхищение факт того, каким образом идеолог прогрессивной молодежи смог написать, а главное, издать такое произведение, сидя в тюрьме! Желтенькую книжку рвали друг у друга из рук, зачитывали вслух параграфы, обсуждали, восторгались, обменивались мнениями. Юным бунтарям казалось, что брошюрка, написанная сухим научным языком, открывает
