Ознакомительная версия.
– Вы теперь будете жить здесь?
– Да… Я принимаю наследство. Я всегда знал – рано или поздно я буду должен поселиться в этом доме и хранить наследие предков. Таков феодализм: он много дает, но и многое требует. А вы, Пьер Лопухофф, всегда будете дорогим гостем в этом доме.
Петр Лопухин, Петя Кац, Петер, Пьер Лопухофф слушал, улыбался, кивал в ответ, а краем глаза приходилось следить за движением под потолком, за бесшумным полетом совы.
Женевьева слетела, создавая легкий, пахнущий птичником вечер взмахами крыльев, села ему на плечо. Петя не смел пошевелиться.
– Уфф…
По крайней мере, так услышал Петя звук, издаваемый совой. К его удивлению, Женевьева клювом взъерошила юноше волосы на виске и замерла на плече, как изваяние. Дуч выглядел потрясенным.
– Пьер, Женевьева выразила вам самое большое доверие! Вы не просто гость в этом доме, теперь вы нам почти родственник!
Пьер Дуч обвел руками пространство и простер руки к Пете, словно дарил ему свой старинный, пропитанный историей дом.
– Ту-гу… – сообщила вдруг Женевьева неизвестно кому… Видимо, им обоим. – Ту-гу!
Она бесшумно снялась, сделала круг под потолком (некуда правду деть, нагадила по дороге, прямо в полете) и устроилась на балке, только хвост из-за балки торчал.
Дуч разразился речью, что сейчас они все в первую очередь хорошо закусят, а потом, пусть не обижаются гости, ему надо будет прогуляться всем отрядом до городка, выяснить, что там делается.
Петя пока что прогулялся к реке, младшие Дучи шли за ним. Старший так и нес оружие на плече, младший шел, опоясанный широким поясом, на котором болтался кинжал. Петя сел на прохладную каменную скамейку, ощутил на лице тень ближней раскидистой ивы. Дети тихо заговорили невдалеке; они охраняли этого сидящего на скамейке человека, так тесно связавшего себя с их семьей. И не хотели нарушать его покой. Охрана гостя, почитание старшего, готовность отразить нападение на их крепость. Таков феодализм? Феодализм воспитывает таких людей? Тогда Петя – за феодализм.
Впереди еще очень много работы… Может быть, больше, чем сделано. Еще наводить порядок, еще восстанавливать разрушенное, еще ловить де ла Мота. Еще много кого надо ловить. Еще разбираться с Испанией, где ревет пламя страшнейшей из мыслимых войн: Гражданской. Еще непонятно, как обустроить Россию. Еще есть за проливами Британия.
Но вот сейчас, хотя бы недолго, можно просто сидеть и ничего не делать: впервые за несколько недель. Просто сидеть и смотреть.
Лился дивный немигающий свет с небес. Лились, уходили к океану прозрачно-зеленые струи Дордони, местной малой речки Дордоньки. За речкой древняя равнина дрожала в мареве, уходила к подножию плато.
В этом уголке мира происходило ровно то, что должно было происходить; все вокруг жило именно так, как и должно было жить. Что мог и что должен был сделать любой психически нормальный человек? Выпустить свою кровь, отдать ее каплю за каплей, чтобы всегда вот так же текли воды и наливались соком плоды в садах, чтобы бегали вокруг шато новые поколения маленьких Дучей. Чтобы бесшумно летала Женевьева.
А где-то далеко, примерно вон в той стороне, гулко падают спелые яблоки в садах Германии, бьют часы на старинных башнях ее замков. Еще дальше, в совсем уж безмерной дали, гнутся под ветром колосья, клонятся долу желтые осенние ивы на бескрайних равнинах России, текут ее низкие по осени, светло-прозрачные реки.
Веяли ветры, текли воды, качались под ветром деревья. Бесконечно красивый, разумный и добрый мир лежал, открытый во все стороны. Предстояло еще трудиться дальше: чтобы никакой подонок и никогда не мог бы искалечить этот мир. Но вот сейчас можно было ничего не делать, просто сидеть и смотреть. Просто впускать в свой разум образы реки, ветра, равнины.
– Пьер! Пьер!
Петя вздохнул, потянулся… Минута отдыха окончилась. Парень встал и двинулся на зов. Начиналась новая, уже совсем другая история.
Французский язык был международным до Второй мировой войны. До 2002 года в иностранных паспортах России имя человека записывалось так, как оно должно писаться по-французски.
В Гамбурге родилось реформистское направление в иудаизме, с 1840-х годов действовала синагога, которую и правда называли кафедральной. Реформистское направление сняло утверждение о Богоизбранности евреев, было очень много смешанных браков.
Строго говоря, и чистокровные немецкие евреи антропологически ничем не отличались от остальных немцев. Они даже в языковом отношении не были «семитами»: говорили на немецком языке. Язык идиш (тоже арийский) не был распространен в Германии, иврит сохранялся только для богослужения, и применялся все в меньшем числе синагог.
Несмотря на идиотское применение расовой теории к вопиюще ненаучному разделению на «арийцев» и «семитов», множество евреев и лиц с примесью еврейской крови были патриотами Германии, воевали за нее, погибали, получали страшные ранения. Огромное количество немецких евреев погибли во время бомбежек Германии англосаксами в 1944–1945 годах.
Как плохо поступили с вами, немецко-еврейский народ! Нацисты врали, что вы – предатели на генетическом уровне. Англосаксы клеветали на вас, объявляя врагами Германии. Сионисты, отрабатывая американские подачки, тупо брехали, что вы поголовно их сторонники, что вы только и мечтаете, как уехать из Германии в Палестину. А вы были с нами, с остальными народами Европы: и в горе, и в радости, и в кошмаре бессмысленной войны.
Мир праху. Спите спокойно, братья по цивилизации. Благородный долг всех, кто считает себя наследником великой германской культуры – и евреев и немцев, – хранить о вас благодарную светлую память.
Тем же, кто оболгал вас по обе стороны линии фронта, кто объявлял вас стихийными коммунистами, кто клеветал на вас, лишая Родины и чести – плевок в поганые лживые морды, вечное презрение потомков.
Широко распространенная кличка Йозефа Геббельса.
Описывая идеи Янкуна по преобразованию ландшафтов Европы, автор ничего не выдумывает и ни в чем не преувеличивает. Тарпаны и туры были восстановлены великими германскими селекционерами, братьями Лутцем и Хайнрихом Хек, директорами Мюнхенского и Берлинского зоопарков. В Мюнхенском зоопарке до сих пор живет стадо туров. Тарпанов разводят не только в зоопарках, но и в польской части Беловежской Пущи.
К сожалению, автор не преувеличивает и всего остального, включая объяснения Янкуном погребений в торфяниках, попытки «воссоздания» истинно арийской религии, и «расовых экспериментов» Хирта.
Надеюсь, читатель понимает: автор этой книги не разделяет глубоко порочных, расистских представлений гадкого, плохо воспитанного фон Берлихингена?
Ознакомительная версия.
