‑ Ты, Олег Тимофеевич, в заводе своем так уверен? А то ведомо мне ‑ поставишь кого бортником, так обещает прибыли аж тысячные. Начнешь по осени проверять ‑ хорошо, если холоп свою цену отработал. Со страды ведь тысячи отвлекать надо будет, сможешь ли каждому по топору дать?
‑ Вот если из моих новых не больше дюжины возьмешь, думаю, смогу. У меня сейчас постоянно человек двадцать занято, если с холопами считать. И то, малолетки большинство. Ежели руду копать, так нанимать приходится, а тут зрелые мужи, ко всякой работе привычные есть. Не сразу, но через год, не больше, можно и по десятку топоров в день гнать.
‑ И осядут твои топоры у губных старост.
‑ А вот об этом тож хотел сказать. Ты, воевода, пиво пьёшь?
‑ Пью, да только не пойму пока... погодь‑ка, с братчинами помимо старост сговариваться предлагаешь?
‑ Именно так. Всяк дворянин ‑ уж прости, Дмитрий Степанович, у нас не шляхетством, дворянами в основном именуют, так вот: всяк дворянин хочет, чтобы его надел покрепче был. И крепкий хозяин всякую щепку знает у себя. И еще, коли на то пошло, вот у нас в братчине иной раз и холопами друг другу помогали, и деньгой. Не боевыми слугами, понятно, но в работы ‑ было, посылали.
‑ Прямо сонм ангельский ваша братчина.
‑ Сонм не сонм, а по старому обещанию я мельницы водяные троим нашим поставить помогу, пригляжу за стройкой. И мнится мне, можно даже и верстать прямо от братчин в войско. Люди друг друга знают, не подведут.
‑ Не, это сонм ангельский, истинно тебе, Олег Тимофеич, говорю! ‑ воеводская физиономия являет миру смесь изумления и... жалости, что ль, ко мне убогому?
‑ Вот есть у нас в братчине один князек из малохольных. В Москве жил, через него и оброк сбывали. Так только и знаем, вместо пива судимся с ним, сколь на подарки ушло, сколь от остатка кому причитается.
‑ Ты, Дмитрий Сергеевич, свою братчину‑то с местными не ровняй. У нас вот, почитай, один лишь и имеет двор в Туле. Не в Москве, правда, и не осадный двор ‑ живет там.
‑ Погодь... как же, один он? А остальные?
‑ А остальные, воевода, по поместьям дальним. Иной раз и до смотра не ведаешь, жив ли кто, али службу заупокойную в храме заказывать. Кто покрепче, своим помогает, как вот Стефану недавно на холопа скидывались.
Это цирк был, если честно. Не очень‑то рвутся даже и свои своему же помочь. Но удалось продавить решение, помочь товарищу. Виданое ли дело, мол, уже ли не поддержим друга в тяжкую годину? Помнится, я десяток гривен метнул на стол, Семен поддержал, потом еще и еще ‑ и набралось бы Стефану не на одного холопа ‑ но и не одному ему и помогали. Вообще, конечно, пальцы у всякого к себе загнуты, но сработал аргумент ‑ 'коли не мы, то кто? И мужики иной раз друг другу помогают, нам ли другу в трудах ратных не помочь?'. Стефан, правда, счел себя должным братине ‑ ну да с новых земель рассчитается, как сможет. Рост здесь не в моде, просто отдаст каждому... надо бы под это дело и казну братчинную завести.
‑ А как же Тулу‑то отстояли?
‑ А так и отстояли. Тренькаешь на стене тетивой, да гадаешь, успели ли твои в лес бежать.
‑ Ох и несвычно. У нас, на Великих Луках, почитай, каждый помещик в городе двор осадный имеет. Думал я, и здесь тако ж. Землица‑то добрая, можно и двор с нее откупить.
‑ Ну да, и спокойней будет. Только здесь покою‑то не дождаться. Набегами татарскими, считай, половина земель каждые два года хозяина меняет. Тут не до дома в Туле, семью бы спасти. Литовцы‑то, чай, семью какую если и возьмут, так за выкуп вертают?
‑ Возвращают, верно. Иной раз, правда, потом и не знаешь, от кого жена понесла.
‑ А тут, Дмитрий Сергеевич, семью только в Кафе и увидишь, коли сам оплошаешь. С соседнего помоста увидишь, да простишься ‑ сам на галеры, семью еще куда.
‑ Так чем братчина‑то поможет? Выкупит, что ль?
‑ А глянь, как получается. Ежели не богат дворянин ‑ помогут доспехом, конем, али холопами. Коли купно поместья стоят ‑ в едином остроге схорониться легче, коли роту дадут друг другу, до смерти стоять.
‑ Роту... ты получи с них роту‑то! Считаться меж собой начнут, толку не будет. Кому первому острог строить, как оборонять.
Если честно, верные возражения. Раздробленность... раздроблена Русь не на Литву с Москвой, а на роды и содружества. Чай, недавно на Москве несколько таких вырезали, еще кровь с рук не отмыли.
‑ Я вот как думаю. Если какая братчина согласится, пусть от себя воев и начальника выставляет, сколь по разряду положено. И в бронях, как в листы писано. Как меж собой считаться будут ‑ их дело.
‑ Ты, Олег, счетной премудрости сам, вроде, учить пытался? Сколь ни складывай одно и тоже, как составляющие не переставляй, ан сумма не изменится.
‑ Учил, вернее, своим умом доходил. Вот только, сумма ли здесь уместна? Коли ты при том ответ с братчины возьмешь, или с роты, так рота та же и сама по себе позориться не пожелает. Считай, можно и хозяйство общее завести.
‑ Вот ты к чему, Олег. Овечек разводи, мельницы ставь, а потом за слабого отвечай! ‑ Семен, тихо державшийся возле двоих начальствующих, не стерпел.
‑ А ты прикинь, сколь мы за сукно получим, если по уму сработаем. Даже не крашеное, коль получится выделать гладкое, как у немцев голландских? Или я когда кого зажимал?
‑ Не было того. Но и сукнецо‑то пока на овечках сидит. Уж не ведаю, как шерсть ту в добрый товар переделать?
‑ Вот тебе, Дмитрий Сергеевич, обычный случай. Помещик тульский, на саблях с ним не многие сравнятся, а сомневается. У меня уж и чертежи чесалок да станков пряцких готовы, только строй.
‑ Погодь. Что за прялки такие?
‑ А мыслю малость торг новгородцам да голландцам перебить. Сам ведь знаешь, суконце‑то завозное чуть не вдесятеро против нашего ценится. Ежели еще с покраской разберемся, пускай за пеньку и лес с поташом ‑ золотом платят! Взяли обычай, за поставу сукна ‑ корабль леса, пора и обломать!
Зима 1536 ‑ 1537 Дорога Москва‑Тула и поместье ГГПо дороге на Тулу традиционно размышлял. Грешен, люблю подумать ‑ и по‑DOOM‑ать тоже, если машинка с хорошей видеокартой и процессором. Здесь, правда, сублимировать агрессию игрушками не приходится ‑ легко можно отъехать от Тулы на юг, и через пару‑тройку дней хоть обагрессорствуйся, по самые бейцы.
Думал же о том, как Глинские успокаивали главную силу Московского княжества ‑ служилых помещиков и боярских детей. Возмутись эти ребятки ‑ и даже замиренная Москва не спасла бы. Просто развалилось бы княжество, даже и без внешней агрессии. Но ‑ сумели, удержали. Удоволили гонор и немного карман военной силе. Поместному воинству, прежде всего, 'велели' собраться для получения 'задержанных походных' денег. Подъёмные‑то выплатили давно, но решили закрыть на это глаза ‑ и выдать еще до половины той же суммы. Эта мера вызвала самое ожесточенное сопротивление Думы, бояре никак не соглашались на дополнительные траты. Но ‑ под боком самым волновалась Москва, потерявшая едва не половину выставляемого от всевозможных сотен и концов войска. И съезжались уже не 'наши', а Шуйскими вызванные ратники. Так что Думу уломали ‑ введением государственных постов с некислым жалованием. Ввели, вернее, законодательно оформили, должности главного воеводы, главного казначея Московского и государственного, Разрядных дел головы, головы же Дворцового и земель дворцовых приказа, приказа земель казенных и черного крестьянства, даже разведку на государственном уровне закрепили, не говоря уж о дипломатии ‑ приказе посольском. Ну и СБ княгини, понятно, не забыли ‑ обозвали Тайным Приказом. Какая драка между родственничками была ‑ это надо видеть! Всем присутствовавшим резко стало не до 'разбазаривания государственных ресурсов и резервов', едва услышали о размерах окладов. Под этот шум создание полка стрельцов московских прокатило, как по маслу.
