Киевский скрытник Вукомил не зря носит свое имя. Истинным волком оказался волхв, наделенным нелюдским чутьем. Взяли всех, кто ел горький хлеб разведчика, запивая полынным настоем лазутчика. За один день и одну ночь. И счастье тем, кто успел выхватить засапожник и встретить смерть в бою. Или кто был признан никчемным и зарезан сразу, скучно и буднично: ножом под ребро. Остальным хуже. Им выпала казнь. Плохая казнь.
Но печенегов вернули Степи. Живыми и здоровыми, просто наказав идти и не вредить. Умному достаточно.
Куркуте умен. Никогда и никто не мог оспорить его ум. Не сглупил бей и сейчас. Прошло два дня, и один из отпущенных вернулся в Киев. Вернулся, чтобы кинуться к княжескому кремлю. Не ошибся Куркуте, посланника не заставили ждать под запертыми воротами. Отворили, едва услышав имя пришедшего. Пригласили, напоили-накормили и, главное, выслушали.
И теперь Куркуте едет на полуночь, неторопливо отмеряя пройденный путь шагами вороного жеребца.
А воевода Серый столь же неторопливо едет на полдень, прикидывая, сколько осталось.
«Ближе к ночи. На вершине Белого Старика, — всплыли переданные слова. — Я приду. Будем говорить. Ты и я.» Вот и оно, место тайной встречи. Куркуте опасается огласки. Он прав. Что знают трое — знают все. Лучше — тайна. Кабукшин Йула — сильны и прославлены ратными подвигами. Но у печенегов восемь племен. И каждое тянет на себя белую кошму. А Куркуте — бей. Одного племени из восьми. Но не договорившись с одним, не найти общий язык со всеми. А печенеги не смертельные враги, просто соседи. Иногда добрые, иногда — не очень. Ходившие и с Олегом на Царьград, и без Олега на Киев. По-разному бывало.
Сверху различимо все. Куркуте не торопится, зря горяча коня. Да, бей не хочет опоздать, слишком многое решился поставить на кон. И боится сам себя отговорить. А еще сильнее боится, что Черные Князья тоже верно поняли предложение Руси и успели послать переговорщика раньше… Но печенег опытен, и давно научился находить в родной степи нужное место. В нужное время.
Солнцу видно все. И тарпаньи табуны, и волки, бегущие по следу. И степные овраги, по которым крадется четыре десятка пластунов перекинувшихся, ради такого дела, из «Детей Стрибога» в «Детей Ящера». Ведь никто не скажет, что готов довериться вчерашнему врагу полностью. И полсотни всадников на горячих конях, прячущихся в тех же оврагах. Высокие договаривающиеся стороны подстраховались. «Во избежание», — как любит говорить воевода Серый. А старейшина Турах, по прозвищу Балчар[90] ничего не говорит, но одобрительно кивает в ответ на мудрые слова…
И помоги Великое Небо не сойтись «Детям Стрибога» с «Детьми Быка»…
Куркуте ждал на вершине. Один. Пламя костерка плясало в неглубокой ямке, щедро разбрасывая вокруг замысловатые тени. Печенег устроился со вкусом: расстелив полотняную тряпицу, разложил для плотного ужина сыр, лепешки, полосы вяленого мяса. Серый, не говоря ни слова, кивнул бею и присел рядом. Раздернул завязки мешка. На тряпице добавился немалый кус сала, не успевший еще зачерстветь каравай хлеба, пригоршня дикого чеснока…
Так же молча оба начали есть, чередуя свое с чужим. Угощались долго. Целый день в седле все же давал о себе знать. Оба уже не юнцы. Наконец, Серый отвалился от стола, выудил из мешка небольшой бурдючок. Отхлебнул немного, передал бею. Тот отказываться не стал, приложившись от души.
— Хороший мед, — с нескрываемым удовольствием сказал Куркуте, возвращая владельцу ополовиненный бурдюк. — Сразу видно, что рус. Или не рус?
Если бы лицо собеседника отличалось узким разрезом глаз, было легче. А так, сидит напротив совершенно славянского облика муж, разве что халат да длинная коса светлых волос, лежащая на груди, мешают признать киевлянина.
— Все мы лишь песчинки перед лицом неба, — ушел от ответа Серый. Скажи ему все, ага. А потом, еще и ключ подари от квартиры, где деньги лежат…
— Но некоторые песчинки подобны камням, — не отказался пофилософствовать Куркуте. — А камень, попавший в копыто, может доставить много бед.
— Все зависит от копыта и от песчинки, — откинулся назад воевода, прислонившись к глыбе. Нагретый за день песчаник охотно делился теплом. — Ибо копыто может стать равным песчинке, а песчинка уравняться с курганом. А кони ломают ноги и о малые камни.
— Глупо спорить с очевидным, — улыбнулся бей.
Вытащил из-за пазухи коротенькую глинянную трубку-носогрейку, из кисета достал щепотку мелко нарубленных трав, уложил в чашечку, прижав пальцем. Уголек вернулся в костер, а печенег пыхнул задымившейся трубкой. В воздухе потянуло резким ароматом. Сладость мешалась с горечью, вплеталась непонятная кислинка… Серый в который раз пожалел, что бросил курить. Да, нет табака в Диком Поле. И во всей Евразии не найдешь. Но пытливый человеческий ум всегда найдет выход. Или замену. Главное — захотеть.
— Мы не будем, — подтвердил Серый. И тут же поправился. — Спорить не будем. А говорить будем. Ты не передумал, Куркуте? Ведь не для того ты звал меня, чтобы угощать кониной?
— А ты пришел не для того, чтобы угостить медом? — поддержал игру печенег. — Раз все всё понимают, перейдем к делу.
— И что ты подразумеваешь под делом? — прищурился воевода.
Заготовленные заранее слова вдруг начисто пропали из памяти. Будто вымыло. Куркуте замешкался, давненько так не было. Но собрался, заставил себя вспомнить, что хотел сказать:
— Сыны Бече, народа Кабукшин Йула предлагают союз Великому князю Киева. И хотят вместе с русами стать тем камнем, о который переломают ноги вражеские кони.
— Ромейские? — вопрос был задан в лоб. На такие не отвечают, плетя паутину слов.
— И ромейские тоже, — Куркуте хищно оскалился. В ночной темноте, скупо разбавленной отблесками костерка, лицо бея стало похоже на лик Перуна, потеряв всякое сходство с человеческим обликом. Да, этот мог войти в легенды, став «Отцом печенегов». И мог бы стать достойным соперником Святославу. И пить потом кумыс из черепа поверженного врага…
— И ромейские тоже, — эхом повторил Серый. — Первыми…
Книга
«Жениться на дочерях Щараха Ярославу всё же пришлось. На всех четырех сразу. Если рассматривать с точки зрения геополитики, то оросы были ценны не столько численностью, сколь влиянием Щараха среди родственных и дружеских племен, формально подвластных хазарам. Хитрый хан-бей-атаман, представлявшийся разным титулом в зависимости от собеседника, пользовался у них большим уважением. Хотя, если честно, не очень и обоснованным. Вкупе с влиянием сиверов, развернутой оросом агитации и пропаганды хватило. Многочисленные племена и роды северной части каганата, из потенциальных врагов превратились в потенциальных друзей.
