– Какой Семен Михайлович?
– Буденный.
– Тьфу ты… Совсем голова не думает. Знаю. Но ведь он их не носит на показ?
– Не носит.
– Ну и говорю, посмотрим после боя. Если хорошо себя покажет – пусть носит, так сказать, 'явочным порядком'.
В этот момент небо по другую сторону холма осветилось красными разрывами. Батальоны пошли в атаку.
Высотка сразу ожила ответным огнем, как будто немцы дожидались атаки.
– Гырдымов! Вперед!
Разведчики понеслись вперед.
Костяев смотрел на часы.
Секундная стрелочка отсчитывала кому-то последние минуты жизни.
– Пить хочу! – шепнул Еж. – Чего медлим?
– Жди! Не твое дело, чего медлим, – ответил Прощин.
Снова застучали лопатки.
Бойцы поднялись и ринулись вперед. Спотыкаясь, падая в воронки. Но вперед!
Атака – страшная штука, а ночная вдвойне. Куда бежишь, сам не знаешь, куда стрелять – не видно, рядом только хриплое дыхание товарищей. Упал – кто-то подхватил, помог подняться. Споткнулся об кого-то – помог подняться другому.
Впереди хлопнуло несколько выстрелов. Раздались автоматные очереди. Кажется, разведчики напоролись на немцев.
– Батальон! Вперед! За Родину! Ураааа!! – закричал комиссар – За мной!
– Ура! – Закричал Еж и побежал еще быстрее, яростно выставив перед собой винтовку со штыком.
За ним скакал большими шагами невысокий Вини. Каска у него то и дело сползала на нос. Он уже несколько раз пожалел, что забыл застегнуть ремешок, но остановиться никак нельзя было.
– ААААААА!
Говорят, что рев русской пехоты, идущей в штыковую атаку – один из самых страшных в мире звуков. Правда, рассказать об этом могут не многие.
– Свои! – рявкнул Гырдымов. – Свои, ититть!
Он ловко увернулся от штыка, перехватил за ствол винтовку, сделал подсечку и сбил обезумевшего Ежа на землю.
– Свои, боец! – осклабился разведчик. – Фрицы там!
Он показал на белеющую в темноте церковку, затем поднял Ежа за шиворот и подопнул его:
– Вперед!
В этот момент с высотки ударил короткими очередями пулемет. Хорошо, что в темноте бил не прицельно, да и вспышки очередей ослепляли пулеметчика. Но первые раненые и убитые появились. Кто-то застонал совсем рядом с Ежом. А одна очередь прошла почти по ногам Вини – тот даже подпрыгнул выше своего роста.
– Вперед! Вперед! Не ложиться! – орали на все голоса взводные и ротные.
Земля стала подыматься под ногами – склон пошел вверх.
– Йэх! Понеслась душа в рай! – крикнул Гырдымов, карабкаясь вверх. Дождь сыграл злую шутку – глина скользила, люди падали – продвижение вперед замедлилось.
Фрицы этим незамедлительно воспользовались – сверху полетели гранаты.
Вини встал на колено и стал стрелять куда-то вверх.
– Ноги! – заорал кто-то из командиров. – Ноги ставить поперек склона! Вперед! Оказалось, это батальонный комиссар:
– Братцы, пуля дура – штык молодец! – и тут же выстрелил из нагана, разглядев в темноте силуэт эсэсовца. – Да и пуля ничего, если умелой рукой выпущена!
Однако батальон залег.
Пулеметчик бил и бил. Достать его было трудно. Хотя по вспышке бойцы били, но тот сидел в узком окне церкви, словно в амбразуре.
Еж вздрагивал каждый раз когда очередь ложилась рядом. Пули шлепались в грязь и шипели. А те, что попадали в тела – стучали глухо…
– Мужики! Да перебьют нас здесь! Вперед! Где комбат? – закричал комиссар.
– Ранен, товарищ батальонный комиссар! – подал голос связист.
– Черт! Серьезно?
– Как сказать… Щеки пробиты.
– Понятно… А ну-ка мужики… Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов…
Сначала несколько голосов, а потом все больше, больше и, наконец, весь батальон подхватил гимн:
– Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой идти готов…
Комиссар встал во весь рост и зашагал вверх, продолжая петь 'Интернационал'.
– Это есть наш последний и решительный бой, с Интернационалом воспрянет род людской!
Глядя на него, бойцы стали подыматься под пулями и зашагали вверх по скользкому склону. Многие падали, некоторые не подымались.
И тут в траншее фашистов раздались несколько глухих взрывов, а потом стал слышен шум рукопашной свалки.
– УРАААА!!! – батальон бросился вперед.
Через несколько минут красноармейцы ворвались в траншеи.
Еще через несколько минут все было кончено.
Еж сидел рядом с еще теплым трупом гансюка, которого он заколол прыгая в окоп, и нервно курил.
– Дай тягу… – плюхнулся рядом Вини.
Еж молча протянул Винокурову самокрутку. Тот глубоко затянулся и закашлялся.
– Не умеешь, не берись… – флегматично сказал Еж. – Дай обратно.
Вини прокашлялся и просипел:
– Водки бы сейчас…
– Водка, братцы после боя будет. А бой еще не кончился, – подошел к ним комвзвода Прощин. – Сейчас наша рота будет церковку брать.
– А другие чего?
– А другие пойдут на ту сторону деревушки, немцев подчищать. Дед ваш -молоток, кстати, да и вы не подкачали.
– А где Кирьян Васильевич? – встрепенулся Еж.
– Сейчас придет… Это он под шумок кустами с десятком бойцов к немцам в гости нагрянул. Нежданчиком. Бой закончится, буду ему представление на 'Отвагу' писать. А вот и он!
Дед шел по траншее перешагивая окровавленными сапогами через трупы фрицев.
– Дед, ты как! – подскочили ребята.
– Жив, чего мне сделается… – буркнул тот. – Вы как?
– Вроде живы…
– Ну вот, вернулся за вами приглядывать, хлопчики.
Только тут Вини заметил, что дед обхватил левое предплечье, а по гимнастерке расползается темное пятно.
– Кирьян Василич, да ты ранен!
– Сам знаю. Немец, не подумавши, финкой полоснул.
– Давай забинтую…
– А если б немец подумал? – улыбнулся Прощин.
– Могёть в плен бы попал…
– Оп-па-па… А у фрица во фляжке чего-то есть… – воскликнул Ежина.
– Ежов! – прикрикнул комвзвода – Что за мародерство!
– А я чего… Я для антисептики… – Еж открутил пробку, глотнул… И выругался:
– Кофе, причем гадский! И без сахара. Фу… – Еж выкинул флягу за бруствер, куда-то в сторону немцев.
Там сразу чего-то заорали по-вражьему и открыли огонь.
Вини заржал, присев в траншею:
– Еж, они собственного кофе боятся!
– Нее… – ответил тот. – Это они решили, что я их гранатой!
– Ладно, гранатометчики, за мной!
В траншеях взводы и роты перепутались. Взводные бегали и орали, собирая своих бойцов. А ротные забились с раненым комбатом в блиндаж, решая там свои командирские дела.
Пробираясь по траншее, Кирьян Васильевич вдруг увидел командирскую фуражку, валяющуюся в грязи.
