— Родной? — искренне удивился попаданец. — Вы хотите сказать, что родились здесь, в Крыму?
— Кх… — замялся Мансур. — Нет, но мои дети…
— В Крым вы добровольно переселялись?
Лицо у мурзы выглядело по-прежнему безмятежно, но, судя по взглядам, брошенным им на сидевших рядом "сотоварищей", смущён он был всерьёз.
— Нет, нам приказал здесь поселиться хан.
— И выделил вам земли больше, чем у вас было на старом месте?
— Кх… — мурза явно затруднялся с ответом и искал поддержки у других представителей татарско-ногайской знати, присутствовавших на переговорах. Однако те предпочитали в данный момент сохранять безмолвие.
— Я так понимаю, — продолжил додавливать собеседника Аркадий, — земли вам здесь выделили меньше, чем у вас было на старом месте. Раз в десять?
— Кх… — опять затруднился с ответом мурза. Соглашаться ему было невыгодно, да и земли в Крыму Мансуры получили заметно меньше от десяти процентов имевшейся у них раньше.
— А вот для уважаемого мурзы Юсуфа Тинмаметова Крым ТОЖЕ родная земля?
Один из руководителей Малых ногаев даже поперхнулся от такого вопроса, хотя ничего в данный момент не ел и не пил. Откашлявшись, он помотал головой из стороны в сторону и, весьма невнятно, от чести быть здесь рождённым отрёкся.
— А вы перекочевали в Крым добровольно? — пристал уже к нему, Юсуфу Тинмаметову, Аркадий.
— Эээ… видите ли… мы… пришли… недавно… — делая большие паузы в предложении, Юсуф попытался не давать точного ответа на заданный вопрос.
— Да я знаю, что недавно, — улыбнулся попаданец. — Говорят, в Прикубанских степях не везде трава успела отрасти после выпаса вами коней. Только я у вас спрашивал, ДОБРОВОЛЬНО ли вы в Крым перекочевали?
Убедившись, что никто не спешит ему на помощь, Тинмаметов тяжело вздохнул и без намёка на энтузиазм в голосе признался. — Нет. Не добровольно. Нам его величество Инаейт-Гирей приказал сюда перекочевать. И мы, как его верные подданные, с радостью исполнили его приказ.
— С радостью — это, наверное, потому, что получили здесь больше земли, чем у вас раньше, на старом месте было?
Юсуф ненавидяще глянул на мучителя, потом на делающих вид, что их это не касается, мурз, тяжело вздохнул и почти прошипел ответ:
— Нет, на старом месте земли было больше, и она была лучше.
— Это что же получается? — с ёрническим оттенком (для дипломата невозможным, но попаданец сильно устал и изнервничал за последнее время) в голосе удивился Аркадий. — Для половины, если не более обитателей Крыма (если говорить о тюрках, это было преувеличением) он родной землёй не является. И пришли сюда ваши роды не добровольно, и на старых местах вам было лучше. Об избиваемых сейчас родах Больших ногаев я и говорить не буду, все знают, что их родина — степи Приволжья. Так почему вас смущает ещё одна перекочёвка? Уж став султаном-то, Гирей сможет, думается, найти для вас и ваших стад земли побольше, чем вы сейчас её имеете. Вы не забыли об огромности и богатстве Османского султаната?
Мурзы и сами на это надеялись, но… сомневались. Ещё раз бросаться в омут неожиданностей, вести стада в неведомую даль… да и с переправкой через пролив никакой не ясно было. Однако и внятных аргументов против переселения у многих из них не было. Тем же Малым ногаям и Мансурам с Мангупами сейчас в Крыму плохо было. Большинство лелеяло надежду, что уж на новом месте — будет несравненно лучше. Верили и… колебались. Тревожились и переживали.
После долгого и церемонного прощания казаки ушли, а мурзы расходиться не поспешили. Наоборот, они тесно расселись вокруг одного из столиков, но разговор начали не сразу. Некоторое время в комнате царила гнетущая тишина. Всем всё было ясно.
— Эх! Ведь умолял султана поспешить сюда, а не в ту проклятую Персию, не захотел он меня слушать… — пригорюнился Ибрагим Мансур, первым решившийся нарушить молчание.
— А что толку, если бы и послушался. Раз Аллах дал такую судьбу… его венецианцы убили по пути в Персию, могли убить и по дороге сюда. Да и пока он сюда с войском бы дошёл, от нас здесь сотня-другая прячущихся по лесам и оврагам человек могла остаться. Всех наших женщин и детей в рабство, нас под сабли… Ты такого конца хотел бы? — немедленно ответил ему Юсуф Тинмаметов.
— Что рассуждать о том, чего не случилось? — вмешался в беседу промолчавший весь вечер Сулейман Мангупов. — Как Аллах решил, так всё и случилось, по воле его. Лучше будем думать, как обеспечить себе достойное положение там, на новом месте. Кто-нибудь из вас верит, что наш хан станет султаном?
Все дружно замотали головами.
— Вот и я не верю. Гиреев много, все они там, вблизи от оставленного пустым трона живут. Кто-нибудь из них на него и взберётся. Необходимо побыстрей туда послов отправить, от всех наших родов, разведать обстановку. Здесь лучше не задерживаться. Видели, как этот проклятый колдун нагло себя вёл? А поначалу какие они все вежливые были… Боюсь, если дальше будем спорить, они перестанут разговаривать и начнут резать. Видит Аллах, мы уходим, чтобы вернуться.
На следующий день Срачкороб позабавил попаданца рассказом, что у мурз, идущих на переговоры с ним, стало правилом прихватывать с собой амулеты против сглаза и колдовства. Кто приобретал такое у почтенных мулл, кто не стеснялся обратиться к сомнительным, подозреваемым в колдовстве, людям, но обвешивались ими все. На всякий случай, уж очень сомнительная слава пошла среди татар о Москале-чародее.
Покидать родину татарам по-прежнему не хотелось, однако постепенно дело стало сдвигаться с мёртвой точки. Не столько усилиями Инайет-Гирея, умевшего эффективно преодолевать открытое сопротивление, но растерявшегося в болоте притворного одобрямса. Договор Ширинов с атаманами расколол единый до того фронт знати. Окончательно же мурзы стали на сторону хана благодаря известиям из причерноморских степей. Сначала на курултай явились ловкачи из дивеевцев, сумевшие уйти из широкого и плотного бредня облавы на ногаев. Они с явственно читавшимися на лицах отчаяньем и безнадёжностью поведали о бесчисленных, как саранча, закованных в доспехи всадниках, заполнивших их землю от края до края. В их рассказах было много преувеличений, умные руководители татарского народа прекрасно это понимали. Однако и оставаться безразличными к исходившим от них чувствам, не прислушиваться к такой информации — не могли тем более. Слишком уж важные вещи стояли на кону этой весной. А панические вопли немалого числа едичкульцев, испуганных как бы не более дивеевцев, окончательно переломили дело.
Осознание произошедших событий, понимание необходимости исхода из Крыма приходили всё к большему количеству мурз и беев. Резкое изменение в раскладе сил делало жизнь татар крайне неуютной*. Также очень благотворно на согласие мурз повлияли распускаемые казацкими союзниками и агентами слухи. Знания Аркадия об информационных войнах способствовали перелому в настроениях крымской элиты. Весьма содействовало положительному решению и известие о тронувшейся на юг Буджакской орде. Её глава Араслан-оглу ещё больше десяти лет назад умолял султана о позволении переселиться подальше от мест проживания казаков. Страшная, практически ежедневная война с сильным врагом радостной делает жизнь далеко не всем. Уж если самые боеспособные, умевшие как никто другой вести партизанские действия буджаки ею тяготились, то можно представить, каково было остальным. Совершенно не случайно так часто менялись роды, кочевавшие в пределах достижимости казацких рейдов.
