— Тьфу! Зовут-то как вашего человечного барина?
— Мефодием Сухоносовым его кличут, а как по батюшке, вы уж извиняйте, не знаю.
В процессе обеденной беседы выяснилось, что жил Кузьма не так уж плохо до прошлого года, когда появились в деревне солдаты да забрали чуть не треть мужиков на воронежские верфи, про которые уже шла дурная слава.
— Не чаял я тогда жену и детей-то снова увидеть, — признался Кузьма.
Однако в Воронеже вдруг объявился царский курьер с указом отправить сотню плотников вообще незнамо куда, в ногайские степи, где они будут строить новый город Донецк. Отобранные к отправке туда мужики приуныли, трое даже ушли в бега, потому как если под Воронежем, где спокон веку русские люди жили, такое творится, то что же в том Донецке будет.
Однако там вдруг все оказалось не так плохо, как ожидалось. Новоприбывшим сразу велели строить жилье для себя, причем не землянки, а самые настоящие дома, только какие-то длинные, на три десятка человек сразу. Дали на это десять дней, выделили лес и справный инструмент. Ну, а потом началась работа по возведению города.
— Мы там, конечно, топорами-то махали от темна до темна шесть дней подряд, но каждое воскресенье — свободный день, делай что хочешь. Очень мужикам были удивительны такие порядки, тем более что кормили там… из таких железных бочек с трубой и колесами…
Далее мой собеседник даже отодвинул пластиковую тарелку с тунцом, чтобы не мешала описывать гастрономические достижения Донецка.
— Рыба — каждый день! — вещал Кузьма, — хлеб прямо в городе пекли, причем из муки-то какой хорошей. По воскресеньям — мясо обязательно, а иногда и в четверг перепадало. Два раза жидок какой-то по реке привозил яблоки вроде наших, только сильно сладкие, и еще какие-то заморские. Рыжие, у них шкура толстая и вкусная, да и дольки внутри тоже ничего, особенно для тех, кто помоложе.
— А как там относились к австралийцам — ну, чужеземцам, которые командовали?
— Ох, ваша светлость, — вздохнул Кузьма, — ну как к ним, вы уж меня простите, можно относиться? Боялись их, слов нет. Особенно этого, главного на стройке. Маленький, темнолицый, кажется, соплей его перешибешь, а как глянет недобро, так и мороз по коже. Вторая-то плотницкая артель причал ладила, и что-то ему там не понравилось. Велел переделать, сроку дал два дня вместе с воскресеньем. Ну, а мужики-то привыкли, что в воскресенье работ не бывает, решили, что и потом поправить успеют. И не успели, там работы даже и не на два дня было. Посмотрел этот маленький, свистнул как-то по-особенному, и сразу солдаты прибежали во главе с унтером. Артель построили, каждого второго вывели из строя и угнали куда-то, больше их никто и не видел. А оставшихся отправили в глиняный карьер, где работа такая, что за полгода, говорят, у людей все здоровье уходило.
Я пометил в блокноте — на ближайшем сеансе связи узнать, куда дели половину артели и что стало с теми, кого законопатили в глиняный карьер, где работа действительно ничуть не напоминала сахар. А Кузьма продолжал:
— А потом нашей артели велели построить мост через речку Каменку и сказали, что если успеем быстрее назначенного, то дадут какую-то премию. И артельному вручили бумагу, где это мост был нарисован, как его строить. Посмотрели с ним — батюшки, какое там до срока, его и в срок не построить, хоть костьми над ним ляг! Но припомнил я, как мы пятью годами ранее мост через Ворону-реку ладили, а она ведь была пошире и поглубже Каменки. И решили мы с артельным сделать этот мост попроще, тогда точно успеем.
Видно было, что от воспоминаний Кузьма даже разволновался, и я предложил ему небольшую стопочку водки. Выпив, крякнув и закусив сухарем, он продолжил:
— Сделали мы мост на день раньше срока. Пришел ваш главный, весь его облазил, потом пальчиком меня поманил и велел встать под мостом у правого берега, где воды по колено. Встал я — а куда денешься? Он же по этому мосту прогнал подряд четыре пароконных телеги, углем груженных доверху, да не шагом, а вскачь.
— Как я понимаю, мост выдержал, — предположил я.
— Так ведь на совесть делали! А этот главный мне при всех руку пожал и дал монету, да не медную али серебряную, а золотую, и на ней какая-то зубастая образина начеканена.
Я не стал говорить Кузьме, что это наш император, чай скоро и сам догадается. А рассказчик продолжил:
— И спросил он, что еще для меня может сделать. А я набрался смелости и попросил разменять эту деньгу на медь, да отправить моей семье, а то как бы не помер кто без кормильца-то. Кивнул ваш главный, а потом такое началось, что я глазам своим не верил. Подозвал он унтера. Стал ему что-то говорить, и тот отвечал вроде почтительно, но, видимо, не как следует. Отправился тогда главный к офицеру, что солдатами командовал. Так тот вскоре из дома своего выскочил весь красный, на унтера заорал и начал его бить по морде, а потом с десятком солдат отправил на ладье по реке. И через месяц с неделей всю семью мою привезли в Донецк, а жена говорила, что в дороге обращались с ними как с господами.
— Интересная история, — хмыкнул я, — ну, а теперь-то чем собираешься заняться?
— Могу по плотницкой части, но говорили мне, что у вас тут землю дают…
— А как же. Получишь подданство — и бери сколько сможешь обработать, еще и инструментом ссудим, потом своей продукцией расплатишься. И дети, поди, помогать будут, трое-то у тебя уже почти взрослые.
— Ох, — вздохнул Кузьма, — старшему-то, Даниле, блажь в голову вдарила. Понасмотрелся он тут на корабли и теперь говорит — хочу по морю плавать, и баста.
— Ну почему же блажь? Очень даже разумное желание. Пойдем на палубу, я тебе кое-что покажу.
Метрах в семидесяти от нас стоял "Кадиллак".
— Корабль видишь? А вон, ближе к корме, здоровенный мужик в шляпе с пером, это его капитан. Восемь лет назад он поступил матросом на мой корабль, а было ему тогда, как и твоему Даниле, пятнадцать лет от роду. Правда, твой парень моря еще толком не видел, так что могу взять его только юнгой, но зато сюда, на "Чайку".
В середине октября, то есть через день после выхода нашей эскадры из Кейптауна, произошла еще одна встреча, для чего мы зашли в бухту, которая на одной из захваченных из будущего карт носила имя святой Елены, а на двух других обошлась вовсе без названия. Это было последнее удобное место для стоянки перед Берегом Скелетов, и, что немаловажно, в данный момент почти безлюдное. Почти — это потому, что сейчас там все же пребывало шестнадцать человек, то есть экипаж австралийской шхуны "Крот". И, понятное дело, сама она там тоже стояла, готовясь к переходу до острова Амстердам, а потом и в Австралию. Заходить же в Кейптаун ей было вовсе ни к чему, потому как мы не собирались показывать голландцам, что занимаемся какими-то подводными работами у них под носом. В конце концов, если им тоже понадобятся алмазы, пусть покупают у нас, мы не заламываем цены выше облаков.
