что спину и поясницу тоже немного размял с помощью воздействия механизма. Я не чувствовал ничего ниже пояса, и это меня заметно беспокоило. Приподнявшись повыше с помощью кровати, я потянул на себя одеяло — ноги были на месте и даже не загипсованы. Это взволновало меня ещё больше.
Следом я принялся разминать, как мог, связки: мычать, сглатывать, сжимать-разжимать мышцы горла, одним словом, самодеятельность. Мало-помалу, связки оживали, хрипло и негромко, начинали выходить наружу слова. Я нажал кнопку вызова, чувствуя в себе силы побеседовать с врачом. На вызов откликнулась та же самая Алёна, которую я удивил, выдавив из себя: «Доброе утро!». После беглого осмотра Алёна привела уже другого врача, более коренастого, с признаками растительности на лице.
— Доброе утро, Сергей Александрович! Я Виктор Эдуардович, дежурный врач. Как Вы себя чувствуете?
— Нор-маль-но…
— Ну, вот… Уже и говорить можете. Только сильно не напрягайтесь, а то связки посадите на радостях.
— Угу
— Понимаете, где находитесь?
— Угу
— Что последнее помните до пробуждения?
— Машина — медленно с хрипом произношу я.
— Машина… А что машина?
— С-с-сбила…
— Любопытно, а помните, где и как сбила?
— Э-э-э — ответил я и отмахнулся правой рукой, мол «долго рассказывать».
— Давайте пока подумайте, а я схожу за моим коллегой из неврологического отделения, вы нам обоим расскажете.
— Угу
— Голова не болит?
— М-м-м… — промычал я, одновременно покачал горизонтально вытянутой левой ладонью из стороны в сторону. Так делают дайверы, обозначая под водой какую-то проблему, а просто люди показывают «да, но не сильно» или по-английски «so-so».
— Не волнуйтесь, в Вашем положении это даже хорошо, что не очень, но болит. Алёна, добавьте тогда немного.
— Нет, — ответил я и помотал ладонью, словно головой, в знак отрицания, затем показал сложил пальцы в знак «Ок».
— Ну, хорошо, если Вам не мешает, то не нужно. Вы не волнуйтесь, хотя я это уже говорил, всё пока что идёт хорошо. Прогнозы давать сложно, потребуется ещё терапия, но не ошибусь, если скажу, что максимум через 3 недели сможете выписываться.
— Хор… Угу — пока ещё тяжело и некрасиво получались длинные слова.
— Я отойду минут на десять, Алёна с Вами побудет, пока разрабатывайте связки, — сказал он и вышел.
— Включить Вам телевизор? — подала голос Алёна.
— Нет
«Хорошенькая терапия получится, Аншлаг, трупы, Чубайс и пьяный Ельцин, нет уж…»
Она продолжила суетиться вокруг, проверяла аппаратуру, а я, уже полностью придя в сознание, начал размышлять.
— Откуда они узнали, как меня зовут? Паспорт с собой я не брал;
— Палата моя была слишком чистая и современная;
— Медперсонал был в масках, что казалось естественным только для операционных или инфекционных отделений;
— Ранее упомянутый телевизор в углу под потолком был плоским, что с первого взгляда так же мне показалось будничным, а сейчас странным;
— Была какая-то ещё ускользающая деталь во втором докторе, тоже странная, я её отметил, но сейчас забыл.
Я внимательно стал осматривать медсестру, размерено прохаживающуюся мимо койки в разные стороны. Обыкновенный медицинский халат, ноги в чулках, на ногах удобные светлые туфли на мягкой подошве, в правом кармане халата телефон. Стоп! Вспомнил, второй врач тоже держал в кулаке телефон, настолько привычный мне атрибут, что я перестал их замечать. Доверять смутным ощущениям было нельзя, и я сказал сестре:
— Те-ле-фон…
— Да, конечно, Ваш телефон в тумбочке справа, я сейчас дам, — обернувшись ответила она.
— Не-е — изобразил я спокойствие на лице и знак «Ок» рукой.
— Хорошо, он тут будет лежать, если что. Я его в «Режим полёта» перевела, чтобы не мешал.
«Это точно не 1998!» — пока ещё спокойно, но уже с предвкушением, сделал я вывод. Новость эта меня обрадовала, только теперь я решительно не понимал, что со мной случилось. Стоит ли мне продолжать рассказывать про машину, ещё, чего доброго, упрячут в дурку? Ну, и вторая серьёзная проблема — не чувствую ног. Будь у меня выбор, лучше бы тогда остался в 1998 один и здоровый, чем инвалидом и обузой для семьи в 2021.
Долго мучить себя этой мыслями не пришлось — дверь палаты отворилась и вошла вереница из трёх белых халатов. Вместе с Виктором Эдуардовичем был ещё неприметный мужчина и девушка, все в масках.
— Сергей Александрович, это мои коллеги из неврологического отделения: Джейхун Романович и Виктория Александровна.
«Ничего себе, имя!» — подумал я и поднял ладонь правой руки в знак приветствия.
— Джейхун Романович ведёт наблюдение Вашего случая, сейчас он задаст пару вопросов.
— Угу, — старался я экономить силы.
— Сергей Александрович, что Вы последнее помните до того, как пришли в сознание? — неожиданно без акцента спросил Джейхун.
— Ма-шина, у-дар — выговорил я, решив дать хоть какой-то ответ для начала разговора.
Доктора переглянулись.
— Сергей Александрович, как давно, по-вашему, это случилось?
— …дня — сказал я показал и сначала два, а потом три пальца.
— Понятно, два-три дня назад. Любопытно.
«Не нравится мне это ваше «любопытно». Говорите, как есть, чего уж там…». Джейхун присел на край кровати и участливо сложил руки на коленях, держа паузу, явно готовясь что-то сказать. Меня это нервировало.
— А Вы что-то помните до машины?
— Много, — схитрил я.
— Так, хорошо. Помните, как Вас привезли в нашу клинику?
— Нет.
— Помните, как подписывали бумаги?
— Нет.
«Какие ещё бумаги?» — мне всё это переставало нравиться совершенно.
— В истории болезни явно говорится, что он находился в сознании и при транспортировке, и в приёмном покое, — вполголоса сообщил Джейхун Виктору, — Это странно, но бывает.
— Сергей Александрович, как видите, оснований волноваться нет. При подобных травмах вполне естественны небольшие провалы в памяти.
— Ок.
— Вас доставили к нам в Боткинскую больницу рано утром 25 октября с черепно-мозговой травмой. Как следует из истории болезни, произошёл какой-то коллапс на железной дороге, резкая остановка поезда, отчего часть пассажиров получили травмы различной степени тяжести.
«Всё, приехали…» — успел только подумать в промежутке я.
— После обследования, было принято решение Вас оперировать. Мы поэтому спрашиваем, помните ли Вы, как подписывали бумаги согласия на хирургическое вмешательство.
— Нет.
— После начала операции появился риск повреждения центральной нервной системы из-за возможного кровоизлияния, поэтому нейрохирурги вынуждены были ввести Вас в состояние искусственной комы.
Я совершенно перестал понимать, что они говорят. Слова звучали знакомо, но общий смысл от меня ускользал.
— Документы на это уже подписывала Ваша жена, потому что Вы были под наркозом, — вмешался Виктор Эдуардович.
— Верно, однако, вопреки прогнозам, кома продлилась не сутки-двое, а шесть с половиной суток.
Я был совершенно сбит с толку, думать рационально не получалось, вопросы метались в голове один за другим.
— А ноги?
— Что
