Бёрнхем с презрением покосился на компанию из трех забулдыг, один из которых преспокойно почивал в глиняной тарелке с остатками еды, и направился к стойке. Из темного провала, ведущего куда–то в глубину лачуги, поглаживая кучерявые бакенбарды, ему навстречу выполз массивный шотландец с лицом красным, как почва вельда. Завидев нового посетителя, он подслеповато прищурил глаза и, после секундного размышления, ринулся навстречу, сотрясая стены трактира радостным воплем:
— Бёрнхем, старый бродяга! Сто чертей тебе в печенку! Ты всё кочуешь, стреляешь?
— Мак–Дональд, старый пьянчуга! – в тон ему рассмеялся скаут. — А ты всё так же безбожно разбавляешь свою бурду ослиной мочой? Или чего похуже удумал?
— Тоже мне радость – думками голову ломать! – фыркнул Мак–Дональд. — Местным, чтоб им пусто было, и мочи хватает, ну уж ради тебя я расстараюсь… — трактирщик хитро прищурился и, выдерживая паузу, замолчал, — а стакан молока раздобуду! А сейчас дай–ка я тебя обниму, душегуб, чтоб ты со всей этой Африкой в преисподнюю провалился!
— Тебя каким проклятым ветром в эти проклятые Всевышним края занесло? — проворчал Мак–Дональд, расставляя тарелки с едой на наскоро протертом столе. — Сесил послал или по какой другой надобности?
— Поохотиться собрался, — выразительно покосившись на продолжающую пьянствовать компанию, буркнул в ответ Бёрнхем.
Трактирщик понимающе кивнул и направился к столику забулдыг, бася на ходу, что трактир закрывается и всем пора домой. Пропойцы, продолжая наливаться сивухой, на его увещевания ни словом, ни жестом не отреагировали. На что они рассчитывали, Бёрнхем так и не понял, но, опасаясь обидеть приятеля, вмешиваться в беседу хозяина и его гостей не стал. И правильно сделал. Через минуту, вышвырнув последнего из оборванцев за дверь лачуги, Мак–Дональд подошел к скауту и, вытерев руки клетчатым, цветов своего клана передником, плюхнулся на скамью напротив.
— Так ты, прах тебя побери, скажешь мне или нет, чего в эту забытую людьми и Богом дыру притащился? — устало отдуваясь, выдохнул трактирщик. — Ни в жисть не поверю, что ты по моим прекрасным глазам соскучился.
Не дожидаясь ответа, он извлек из–под передника плоскую фляжку, сделал смачный глоток и вопросительно уставился на разведчика.
— Я уже сказал – на охоту приехал, — усмехнулся Бёрнхем. — На о–хо–ту.
— Ты эти сказки щелкопёрам расскажи, — язвительно оскалился Мак–Дональд, — если, конечно, найдешь здесь хоть одного. — Скажешь тоже — на охоту! Шестерых головорезов, по уши оружьем увешанных, с собой приволок, а всё туда же – «на о–хо–ту»! Это что ж за зверь в наших краях завёлся? Никак двуногий, с зубами тридцатого калибру?
— Именно. – кивнул Бёрнхем, соглашаясь с приятелем. — Матонга этого зверя зовут. Слыхал про такого?
— Тысяча чертей и три преисподних, — ошалело присвистнул Мак–Дональд. — Да ты, приятель, никак смерти ищешь? Готтентоты болтали, что за Матонгой воинов тьма несметная идет и сам он колдун, и с нечистью знается…
— Да пусть он хоть трижды колдун, — зло оскалился скаут, — а от хорошей пули, или от удара ножа по горлу никакое колдовство не спасает. Да, кроме того, у меня своё колдовство припасено, динамит называется. А колдовство белых оно, знаешь, посильнее шаманских плясок будет. Людей со мной, и вправду, маловато. Затем к тебе и пришел, ты ж всех в округе знаешь.
— Эт точно, — самодовольно усмехнулся трактирщик, — я всё про всех знаю, и все меня знают. Людишек, охочих за золотишко да камушки шкурой рискнуть, всегда полно, но тебе ведь всякая шваль вроде этих, — шотландец презрительно сплюнул в направлении дверей, — не нужна. Тебе всегда самых лучших подавай. Сейчас кто интересует?
— Для начала — Уилбур Этвуд. И стрелок хороший и следопыт отменный. Он нынче в форте или гуляет где?
— В форте он, в форте, — усмехнулся Мак–Дональд, отпивая из фляжки. — Только хрена с два ты его с собой возьмёшь, – заметив недоуменный взгляд Бёрнхема, трактирщик, снизойдя до пояснений, еще раз усмехнулся. — Он уж полгода тому, как с Билом Брэдли — сумасшедшим проповедником разругался, да в ссоре пяток дюймов доброй английской стали и проглотил, а переварить не смог. Мы, конечно, Брэдли с конопляной тётушкой повенчали, но Уилбуру от этого легче не стало. Схоронили мы Этвуда..
— Чего не поделили–то? – удрученно буркнул Бёрнхем.
— Да о Святом Писании в мнениях не сошлись. Бывает…
— А Старый Пес Клиффорд?
— С этим еще хуже. Он как после драки под Бомбези в форт вернулся, так на дно бутылки и свалился. Теперь не то, что из винтовки в цель, из бутылки в стакан попасть не может, половину на стол проливает.
— А братцы Плэйхард? С этими–то всё в порядке, или тоже какая напасть приключилась?
— За этих ничего худого не скажу, — пожал плечами Мак–Дональд. — Только они уж пару месяцев как на север ушли и с тех пор ни слуху, ни духу…
— Так что, в форте ни одного приличного стрелка не осталось?! – раздосадовано бросил Бёрнхем. — И мне придётся шваль набирать?
— Коль так карта пала, то без швали, конечно, не обойтись, — философски буркнул трактирщик, почесывая затылок. — Но одного приличного бойца я тебе все же сосватаю. И по бушу, и по саванне как у себя дома ходит, а стреляет если и хуже тебя, то ненамного. Еще с местными на их тарабарщине объясниться может. Алекс Пелеви его зовут.
— Пелеви? – вспоминая, где бы он мог слышать эту фамилию и слышал ли её вообще, скаут озадаченно потер ямочку на подбородке. — Он что, француз?
— Нет, хуже. Он русский.
Путь через саванну, затянувшийся более чем на неделю, никоим образом не подходил под определение трудного или опасного, а вот термин — скучный подходил ему более всего. День тянулся за днем, один холм сменялся другим, желтые проплешины густой травы с редкими вкраплениями термитников сменялись то одиночными деревьями, то почти непроходимым бушем.
В Солсбери отряд разросся и ныне насчитывал два десятка человек и почти три — лошадей. Проводник по имени Уналанга — низкорослый готтентот с темно–желтой кожей уверенно вел наёмников по одному ему знакомым тропам, обходя стороной изредка встречающиеся на пути краали касса и матабеле.
На вечерних привалах наёмники собирались вокруг костров, объединяясь в компании по интересам. Большую часть отряда составляли низкопробные авантюристы, признающие разговоры только о женщинах, выпивке и, конечно же, золоте, поэтому Алекс успел достаточно близко сойтись с Бёрнхемом. Нельзя сказать, что они стали друзьями, но взаимное общение доставляло обоим видимое удовольствие. Споры о достоинствах и недостатках маузера Алексея в сравнении с «Винчестером 1895» Бёрнхема плавно перетекали в рассуждения о повадках животных и способах охоты, служа предпосылкой для обсуждения штуцера Пелевина, и были для обоих спорщиков гораздо интересней бессмысленного трепа о прежней разгульной жизни вкупе с мечтаниями о беззаботной жизни в будущем.
