– Если я скажу «нет», разве ты мне поверишь? – усмехнулся Духарев.
Он тоже умел играть словами. Кроме того, это помогало обуздать страх. Игра и есть игра.
– Когда пытать тебя буду не я, а он,– князь кивнул на Скарпи,– ты разучишься говорить «нет». Мой боярин умеет развязывать языки. Ты в этом скоро убедишься. Но будет уже поздно.
– Пытать? – Духарев усмехнулся, хотя ему стало совсем невесело. – Я варяг, княже. Если я не говорю тебе, почему ты думаешь, что я скажу огню или железу?
– Это пустые слова,– вмешался Скарпи.– Позволь, батька, я займусь им!
Губы нурмана алчно искривились.
«Он уже видит, как режет меня на куски!»– подумал Духарев.
Удивительно, но Сергей все еще не испытывал никакого страха. Наверное, потому, что не чувствовал себя во власти княжьего ближника.
– Ты еще не отнял наши мечи, нурманская лисица! – рыкнул Устах, но Сергей поднял руку, и его друг умолк.
Силы слишком неравны. И Сергей помнил историю Рёреха. Тот тоже хотел умереть с честью, а угодил в лапы к палачам.
«Если враг сильнее, покажи ему свое мужество!» – вспомнил Духарев слова своего наставника.
Мысль интересная, но как это осуществить?
То, что Серега сделал потом, трудно было назвать плодом размышлений. Скорее это было наитие, озарение.
Глядя князю прямо в глаза, Духарев закатал рукав, вынул из ножен узкий, отточенный для бритья нож.
Ему не препятствовали. Нож – не оружие против доспешного умелого воина, а если варяг, испугавшись пытки, захочет перерезать себе глотку… Что ж, значит, он ее перережет.
Острый кончик ножа коснулся предплечья, легко прорезав кожу. Боли не было. Никакой. У Сереги возникло ощущение, будто он заключен в некий прозрачный шар – все лишние звуки остались снаружи.
Нож медленно погружался в мякоть руки. Серега улыбнулся. Он не испытывал боли, потому что не хотел испытывать боль. И князь видел это. И Скарпи тоже видел. Но отнеслись они к происходящему по-разному.
В глазах Игоря мелькнуло уважение. Нурман же был разочарован и поспешно придумывал, чем еще можно зацепить варяга.
Узкий клинок все глубже окунался в плоть. Боли все не было, а было такое чувство, какое бывает иногда в первые секунды после перелома. Когда глаза видят торчащую из разорванной кожи кость, а боль как будто выключена.
Острый кончик ножа проткнул кожу и выглянул с другой стороны. Серега опустил глаза, поглядел на покрасневший стальной клювик, и его неожиданно пронзило острое чувство нереальности происходящего. Истоптанная трава под ногами поблекла, посерела, слиплась и превратилась в аккуратные плитки мостовой.
Серега стоял, широко расставив ноги в тупоносых, глянцево-черных туфлях. На нем были черные свободные штаны, перехваченные ремнем. На ремне, в чехле с золотой цепочкой покоилось махонькое тельце сотового телефона.
Серега поднял голову и увидел, что стоит на углу Литейного и улицы Некрасова, а мимо, опасливо огибая его, движется человеческий поток. Серегу настолько поразило неожиданное разнообразие лиц, одежды, искусственная яркость красок, что он снова опустил глаза… И обнаружил, что ноги его стали намного толще, а под белой тонкой рубашкой круглился солидный живот.
– Серый! Эй! Ты чё?
Духарев не сразу понял, что обращаются к нему. Он повернулся и увидел большую красивую машину, в которой сидели двое очень похожих друг на друга мужчин. Абсолютно ему, Духареву, незнакомых.
– Давай, Серый, садись, не тяни муму! – один из мужчин похлопал по кожаному сиденью.
Духарев сел.
– Трогай, Петюня! – скомандовал мужчина.– Ну чё, Серый, вижу, кредита не будет. Чё теперь?
– Теперь? – тупо повторил Духарев, пытаясь вникнуть в происходящее.
– Не, ты, бля, конкретно тормозишь! – удивился мужчина.– Кто, бля, хозяин – ты или я? Ты чё, Серый! Ты думай, бля, где реально четыреста штук взять!
– Четыреста штук… баксов? – еще тупее переспросил Духарев.
– Нет, карбованцев! – фыркнул собеседник. И вдруг озаботился: – Серый, ты в норме?
– Я? – грустно спросил Духарев.
Мужчина поглядел на него… и вдруг обнял его за плечи мясистой дланью.
– Да ладно. Серый, чё ты? Ну нет и нет! Ну хер с ней, с этой горючкой! Ну не голые же будем! Бабок еще наварим! Вторая фирма однозначно наша! Петюня, ты куда рулишь, ёш твою мать! Ты к «Европейской» давай! – И Сереге: – Все нормально, братан! Ща похаваем, заквасим, лялек арендуем! Расслабимся, братан! Чё у нас, денег нет!
Серега поглядел на гладкую рожу «братана», потом на туго обтянутое рубахой собственное брюхо…
«…! – подумал он.– … матери!»
– Останови! – крикнул он.
Водитель мгновенно ударил по тормозам. Сзади тоже завизжали тормоза. Машина нырнула вправо и остановилась у обочины.
Духарев вышел, поглядел на такую знакомую «Невскую перспективу».
«В жопу! – подумал он.– Не мое! Не хочу!»
И все опять потекло, поплыло, и не стало ни Невского, ни толпы…
Под ногами опять была умятая сапогами трава, вокруг – Игоревы гридни, а перед глазами – Серегино предплечье, продырявленное ножом.
Очень медленно, плавно Духарев потянул нож обратно. Обтер лезвие льняным лоскутом, потом, тем же лоскутом, перевязал рану. Крови было немного, но ее хватило, чтоб показать: Духарев не ульфхеднар и не берсерк. Обычный человек. Варяг.
– Варяг! – одобрительно каркнул боярин одесную князя.
– Как и ты! – сказал ему Устах.– Но я слыхал: русь уже забыла варяжскую Правду!
Ближний боярин князя насупил брови, готовя гневный ответ, но Игорь остановил его.
– Сколько тебе лет? – спросил великий князь киевский.
– Двадцать восемь,– ответил удивленный Духарев.
Легкая тень легла на лицо Игоря. Словно облачко набежало.
Князь умолк и молчал довольно долго. Все ждали…
«Двадцать восемь…– думал великий князь.– Двадцать восемь было моему Олегу[24]…»
Великий князь киевский не очень-то любил своего первенца, пока тот был жив. Сын напоминал ему о том, чье имя носил, Олеге Вещем. Казалось, сын Игоря унаследовал не только имя, но и удачу того, в честь которого был назван. Игорь позволил сыну княжить в Тмутаракани, что, помимо прочего, давало право на титул хакана. Тмутаракань, небольшой лоскут земли вокруг пролива, связавшего Сурожское и Русское море, богатая Тмутаракань, сильная и вольная, ключ Крыма, кость в горле Хузарского царства, шип в боку ромейской Таврии. Русский хаканат, которому, в силу своего положения, нужен был правитель сильный и умный, умеющий ладить с разноплеменным населением и полувраждебным окружением. Игорь не без ревности наблюдал, как первенец его, молодой сокол, входит в силу, и близится день, когда сын станет сильнее отца. Игорь боялся этого дня, но сейчас, когда Олега уже нет в живых, великий князь, вспоминая сына, искренне сожалел о его смерти.
