На следующий день все центральные газеты России вышли с передовицами, вопиющими о коварстве австрийских и германских войск, которые вероломно нарушили перемирие, и призывающими доблестное воинство российское не спустить супостату содеянного.
Во взгляде кайзера не было и тени гнева, одна лишь обречённость.
— Вы устали, Гинденбург, — сказал Вильгельм, — вам надо отдохнуть.
— Ваше величество отправляет меня в отставку? — вскинул подбородок теперь уже бывший начальник Генерального штаба.
Вильгельм промолчал. Гинденбург щёлкнул каблуками, и, повернувшись через левое плечо, направился к выходу. Уже в дверях его догнали слова кайзера:
— Вы ещё будете благодарны мне за это, Пауль.
АртурМысль о том, что человека делают обстоятельства, стала лейтмотивом моей теперешней жизни. А сами обстоятельства меня практически уделали. Ещё немного – и начну проситься в эсеры: чтобы обратить меня в большевика, обстоятельствам надо ещё крепко потрудиться. И дело вовсе не в том, что я потихоньку освоил азы солдатской науки. Оказывается, просыпаться по команде «Подъём!» и засыпать по команде «Отбой!» далеко не главное. Гораздо труднее научиться произносить «Разрешите обратиться!»: поначалу постоянно сбиваешься со слова «разрешите» на слово «можно». Тебе доходчиво разъясняют, что и с кем можно, и предлагают повторить подход. Когда терпение у командиров кончается (происходит это довольно скоро), тебя отправляют к столбу. Выглядит это так. Строевым шагом подходишь к ближайшему столбу, отдаёшь честь и чётко произносишь: «Товарищ столб, разрешите обратиться, воспитанник Слепаков!» Столб охреневает, и по этой причине ничего ответить не может. Ты принимаешь молчание за согласие, вежливо интересуешься «Разрешите идти?», добавляешь «Есть!», поворачиваешься через левое плечо, на первом шаге опускаешь руку от головного убора и отходишь строевым шагом. В этой, казалось бы, унизительной процедуре, которая со стороны (но не людей военных) выглядит к тому же смешно, заложен великий воспитательный смысл. Во-первых, ты рано или поздно научишься выполнять подход без помарок. Во-вторых, усваиваешь, что в армии все приказы умные, и их надо исполнять без пререканий и точно в срок – не обращая внимания на то, как это может выглядеть со стороны. В-третьих, начинаешь понимать, что армия – сложная боевая машина, а все мы, от солдата до генерала, всего лишь винтики и детали этой машины. И каждому из нас определено то место, где он должен находится, вплоть до замены или полного износа.
Так вот, как я уже сказал, уделало меня не это – уделали меня разговоры с курсантами в тот короткий период времени, который отпущен нам перед отбоем. На курсы попадали ребята идейные и достаточно грамотные. Но вот фанатиков, кровавых убийц или тупых боевых роботов я среди них не обнаружил, как ни старался – а я старался! Парни чётко знают, за что готовы отдать жизнь: за право каждого идти по избранному пути, опираясь при этом исключительно на свои личные качества.
Это не они так говорили – это я так теперь думаю. И ещё я думаю о том, что в ТОЙ жизни всё устроено как-то не так. Жажда обогащения закрыла для основной массы людей, живущих в ТОМ мире, ЦЕЛЬ, а то и вовсе подменила её собой. За скудоумной служанкой, нацепившей яркие наряды, мы перестали видеть госпожу, в её простом, но столь изящном, прикиде.
Ого! Мне показалось, или я опять услышал колокол?
Николай— Право, грустно сознавать, что тебя перебросили за сто лет только ради того, чтобы, как нашкодившего котёнка, ткнуть носом в собственное дерьмо! — Сидевший напротив меня Артур печально улыбнулся. — Видимо, ТАМ это было уже просто невозможно – настолько мы ко всему принюхались. Теперь моя «командировка», видимо, кончилась и меня отзывают обратно, вкушать миазмы!
— Или стать фильтром для очистки воздуха, — подсказал я.
— Что? — встрепенулся Артур. — Фильтром говорите? Но почему вы так решили?
— Не знаю, просто пришло в голову, — ответил я не очень искренне, поскольку про очистку воздуха что-то, кажется, говорила Ольга.
Я тогда слушал её не очень внимательно. Настолько неожиданным, ошеломляющим было её сообщение о том, что Артура отзывают обратно.
«Когда оборвался этот злосчастный канат, я поначалу затеяла служебное расследование. А как навестила в лазарете Артура, так сразу спустила расследование на тормозах. И знаешь, почему? Я увидела на нём печать отчуждения от этого мира. А потом, когда он признался, что стал вновь слышать колокол, то поняла: его забирают обратно» «Это как? — спросил я тогда. — Он тут что, в турпоездке был?» «Скорее, в командировке», — поправила меня Ольга. Потом она что-то говорила об особой миссии Артура и об очистке воздуха, наверное, тоже тогда упомянула – мои мысли в те несколько минут витали где-то в стороне. Я думал о том, что вдруг и я услышу колокол, и что тогда? Прощай дело, которому хотел посвятить остаток жизни, прощай Наташа?
«Ёрш, ты где?» – донёсся со стороны голос Ольги. «Как где? — чуть сердито, чтобы скрыть неловкость, ответил я. — Тут, возле тебя!» «Слава богу! — чуть иронично воскликнула Ольга. — Значит, ты усвоил, что Артура надо срочно везти в Анапу?» – «Как в Анапу? Почему в Анапу?» – «По кочану! — рассердилась Ольга. — Второй раз объяснять не буду. Надо, и всё!»
Организовать командировку в Анапу посреди наступления было, конечно, нереально, а вот в Новороссийске у меня дела нашлись. Первым же подвернувшимся бортом я, Слепаков и Кравченко вылетели в Новороссийск.
Приземлились в аэропорту Мысхако. Оттуда я отправился в Новороссийск, а Слепаков в сопровождении Кравченко отбыл в Анапу.
Вернулся Кравченко через два дня и уже один.
— Ну что? — поторопил я его.
— Водичка уже довольно прохладная, но купаться можно, — заверил меня Кравченко.
— Да я не про воду, я про Слепакова!
— И я про него, — усмехнулся Кравченко. — На пляж мы пришли порознь, как будто незнакомы. Народу в это время года там немного, а в воду лезут и вовсе единицы. Я лишь только ноги помочил. А Артуру пришлось изображать заядлого купальщика. Когда к вечеру остались мы на пляже одни, я ему руку пожал и говорю: «Давай!». Он в море и пошёл. Видел, как его волной накрыло. Подождал для приличия, потом оделся, забрал его одежду и ушёл. Тебя интересует что-то ещё?
* * *
Ларочка сидела на песке, обняв колени руками. Своего спутника она уже давно потеряла из виду и теперь просто смотрела на лунную дорожку, переливающуюся на глади моря. Она не сразу сообразила, что Артур как-то уж очень долго плавает. А когда сообразила, то встала и пошла к кромке прибоя, долго всматривалась, пока не увидела мелькающую среди волн голову.
