Снова ударил пулемет, прочесывая рожь.
– Отпусти. Отпусти и уходи, клянусь честью – пропустим, – процедил Змиевский.
– Не клянись. Нет у тебя чести. Ты убил моего отца!
– Кто тебе это сказал? Ты откуда? Тебя послали сюда за мной?
– Замолчи! Молчать!
– Кто это был? Рихтер? Кордава? Замойский? Бережков? Ты не знаешь, что ты делаешь. Они просто сводят счеты, понимаешь? Просто сводят счеты. Тебя послали сюда на смерть.
– Молчать! Молчать, пристрелю!
Поручик понял, что надо что-то делать. Нельзя просто так лежать до скончания века, рано или поздно мятежники что-нибудь придумают – или просто решатся на отчаянный, чисто польский шаг и попытаются освободить Змиевского.
Граф нащупал в кармане веревку – ее, удобно свернутую, он положил в карман по совету Аслана. Достал, пропустил конец за пояс генеральской формы. Змиевский даже не пытался высвободиться – понимал, что не успеет.
– Зачем тебе это... Ты ведь поляк... против народа идешь...
– Молчи... Молчи, тварь, не тебе говорить про Польшу! У меня граната. Если меня и убьют – она все равно взорвется, убежать не успеешь. Пошел! Поднимаешься и остаешься на месте! Ну, пошел, тварь!
Сотник тоже решил, что должен что-то делать. Он лежал очень неудобно – так, что не мог видеть происходящее, и чтобы видеть, ему пришлось бы повернуться. Но повернуться, не вылезая из-под машины, было невозможно, и поэтому он просто решил ползти назад, лежа на спине. Он не мог видеть, куда ползет, но мог хотя бы выползти и встать в небольшом промежутке между машинами.
Так он и пополз, еле протискиваясь под массивными мостами машины. В ногах, там, где был этот польский придурок, решивший поиграть в героя, кто-то шевелился, довольно шумно – может быть, этот поручик тоже решился выползти из-под машины, может, еще что. Но он полз, полз... и увидел, случайно увидел – массивная рама АМО все же позволила увидеть стрелка-снайпера, спрятавшегося там, где должны быть два запасных колеса, между кабиной и грузовой платформой машины... Сотник уже перезарядил пистолет-пулемет, в нем был свежий магазин... а стрелок настолько сосредоточился на возможности подстрелить того, кто захватил в заложники их генерала, собрался стрелять либо поверх кабины, либо даже через ее стекла, что не услышал шума у себя под ногами, не увидел высунувшуюся руку со стволом...
* * *
– Стой!
Граф Ежи, держа генерала на поводке, осторожно выбирался из-под машины, каждую минуту ожидая выстрела.
– Не поворачиваться! Смотреть в поле!
– Это не я штаб взорвал! Не я, поверь!
– Ты, ты. Ты и Ковальчека убил. Эти – знают?
– Тебя обманули. Они там, в штабе, зажирели, ничего не делают. Им козел отпущения нужен, вот они тебе и наговорили...
Граф Ежи наконец-то сумел встать. Винтовка – длинная, пусть и со сложенным прикладом, – очень мешала.
– Сейчас вертолет приземлится. Садись и улетай.
Вертолет действительно приближался, было слышно.
– Ты так ничего и не понял, Збаражский. Ты хоть и шляхтич, а все равно мразь. Мне без тебя теперь нет жизни. Знаешь поговорку японскую: «Бесчестье – подобно шраму на дереве, с каждым годом все толще».
– Кретин!
– Нет... Это ты дурак. Но я тебе в одном клянусь... пошел! Вот так... Стой... пусть тебя судят, я тебя сдам в штаб, и пусть тебя судят. Пусть все узнают, какая ты...
Что-то с шумом упало, граф дернул генерала, прикрываясь им, стрелок с автоматом вывалился откуда-то из-за соседней машины, как мешок, плюхнулся на дорогу и замер.
– Видишь? Убьют дурака...
Под ногами шумно завозились...
– Сотник?
– Не стреляй!
– Здесь вертолет!
– Слышу... Не стреляй...
Сотнику наконец удалось выбраться из-под этих проклятых машин. Не все так плохо – у него пулемет, в котором он сразу сменил магазин, и у них заложник. Его, правда, пристрелят сразу – заложник был один на двоих.
Поляки сделали то, что пришло им в голову – выстроившись полукругом вокруг машин, взяли их на прицел. Публика было разношерстная, кто-то в гражданском, с карабинами и ружьями, кто-то с автоматами. Но все искупалось численностью – сорок человек только с этой стороны, значит, и с той столько же...
Велехов чуть сдвинулся, чтобы прикрыть ноги мощными колесами. Теперь если кто сверху подберется... то он услышит.
– Геликоптер!
В голосе поляка слышалась паника, пусть и скрываемая.
– Ты вызвал?
– Нет, это чужой.
Сотник перебежал к третьей в колонне машине, открыл дверь со стороны пассажира. Водитель, с глазами, круглыми от страха, целился в него из пистолета.
– Пошел, пан! Беги, стрелять не буду.
Они с паном посмотрели друг другу в глаза, потом пан, не сводя с него ствола, вслепую нащупал ручку двери, открыл ее и вывалился из машины.
Вот в этом и разница между нами и поляками...
Ключ – на месте, ключ поляк оставил, не догадался выдернуть. Захлопнув дверь, сотник повернул ключ, выжал сцепление – и мотор отозвался ровным глухим гулом...
Сотник подал машину вперед, уперся бампером во впереди стоящую машину, аккуратно нажал на газ – и эта машина тоже поползла вперед...
Вот, похоже, и все... Ловите конский топот...
Ревел мотор, машина ползла, толкая перед собой еще две. Вертолет уже сел метрах в трехстах от колонны...
– Садись! Садись, говорю!
– Вертолет!
Сотник пригибался к рулю, делал все, что возможно, чтобы не стать легкой добычей для снайпера.
– Давай в машину!
– Там казаки...
Велехов глянул – и захолонуло сердце. Там и в самом деле были казаки – их выводили из вертолета...
– Садись, пся крев!
Польское ругательство, произнесенное русским казаком, подействовало на молодого графа – он дернулся, схватился рукой за кронштейн зеркала и, пятясь, не поворачиваясь, начал подниматься в машину. И в этот момент громыхнул выстрел! Кто-то все же решился – заскочил в кузов, пока машина двигалась, подкрался и выстрелил по кабине, прорезав брезент тента и целясь наугад по водителю. Но, видимо, бог был на стороне казаков в этот день...
Сотник как раз выворачивал руль, когда осыпалось заднее стекло, по плечу словно хватило кувалдой, потемнело от боли в глазах. Взревев, он рванул здоровой рукой руль, со всей дури нажал на газ – и АМО попер, как стронутый с места загонщиками кабан, таранным бампером он, своротив впереди стоящую машину, в мгновение ока пересек неширокую дорогу и рухнул передним мостом в кювет, распугивая поляков. Стрелок в кузове успел выстрелить еще раз, но промахнулся, и промахнулся сильно. Пуля прошла по центру кабины, никого не задев, разбила лобовое стекло и вылетела.
Канава не остановила тяжелый армейский вездеход – своротив бампером эскарп[98], машина вырвалась на свободу. Дверь со стороны пассажира была открыта, держа изо всех сил веревку, граф Комаровский не давал вывалиться из машины Змиевскому. Тот вяло трепыхался...
Кто-то их обстрелял – но пули лишь щелкнули по кузову вездехода. Армейская машина, даже небронированная, конструировалась так, что автоматной очередью ее не остановить...
У Велехова в глазах темнело от боли, но он, удерживая рвущуюся из рук баранку, правил прямо на вертолет. Разбегались, беспорядочно стреляли, в основном, вслед уходящей машине польские жолнеры.
Ловите конский топот...
Улучив момент, граф Ежи – он видел, что произошло в машине, – повернулся и четырежды выстрелил из пистолета в заднюю стенку кабины, чтобы если и не поразить, то напугать стрелка в кузове и не дать ему прицельно стрелять.
А в вертолете началась свалка...
...Вертолет – гражданский «С3», спешно переоборудованный в военный – поставили два обычных ПК – грузно плыл над перелесками. От грохота винтов – в примитивном салоне не было никакой шумоизоляции, это был вертолет лесничества – совершенно невозможно разговаривать, разве что только кричать...
В салоне девять казаков – все, кого удалось взять живыми. Двоим удалось уйти, а остальные мертвы – и семеро жолнеров, из них автоматы только у пятерых. Вот такими силами казаков отрезали от перелеска и загнали, как волков, – на засаду с пулеметами.
Разумеется, можно было бы умереть красиво. Гранаты были: «Ф1» – русское харакири, в двадцатые русские офицеры быстро отучили местных брать пленных. Раньше брали – не пленных, а рабов или заложников, на выкуп и на обмен. А теперь поняли... чревато... впрочем, и русские в те времена в плен не брали. Но здесь не было пацанов... здесь были взрослые, тертые и битые мужики, понимавшие, что к чему. Арабам бы они не сдались... тут все понятно, разница лишь в том, как погибнуть, сразу или помучавшись... а с поляками еще будем посмотреть. Короче – командир приказал, и все подняли руки.
Сдались.
Какое-то время их просто держали у дороги, и держали, надо сказать, достаточно грамотно. Посадили в кружок, с одной стороны их контролировал стоящий в тракторном прицепе пулеметчик, с другой – несколько жолнеров. Ни один из них за все время, пока они сидели и чего-то ждали, а это было не меньше двух часов, ни разу не сделал попытку ударить безоружных казаков. Дело тут не в благородстве – просто от плененного противника надо держаться подальше, не подходить и не бить его – слишком часто нога решившего покуражиться подлеца попадала в захват, а следом к пленным перекочевывало и оружие.
