Это походило на трансформацию, пережитую Семеном в лесу около Кршивоклата, но было куда болезненнее.
– Невероятно, – прошептал он, из последних сил удерживаясь от крика. – Я что, на самом деле меняюсь?
Тут в глаза словно вонзились два раскаленных прута, и дневной свет померк.
Очнувшись, Радлов обнаружил, что лежит на спине, и что в голове царит приятная пустота. Открыл глаза и в легком недоумении уставился на дыру в потолке, через которую виднелось темное вечернее небо.
Ничего больше не болело, тело казалось легким, как воздушный шарик, и таким же слабым.
– Это мне показалось или на самом деле было?
Семен сел, поднял руки к лицу, но определить, изменился рисунок на пальцах или нет, не смог. Ощупал лицо, но и оно вроде бы осталось тем же самым. Снял с пояса компак и включил его. Когда развернулся виртуальный экран, попытался поглядеть в него, как в зеркало.
Но увидел только контуры лица.
А потом неожиданно осознал, что терзавшие душу страх и неуверенность исчезли без следа. На смену им пришло чувство обновления. Казалось, что внутренности вынули и заменили новыми.
И примерно то же самое сотворили с характером.
Почему-то, хотя этому не было никаких доказательств, Радлов твердо знал, что он изменился. Другой стала радужка, и сканер теперь не найдет рисунка ее сосудов в базе данных. Трансформировались отпечатки пальцев, и даже термограмма лица претерпела модификацию.
Что до ДНК, оно, скорее всего, осталось тем же самым. Но его анализ дорог и сложен даже при нынешних технологиях, так что вряд ли кто вспомнит про него, если более простые методы дадут отрицательный результат.
– Но это невозм… – начал Семен и остановился.
С того момента, когда его вызвали к декану, невозможные вещи происходили регулярно, как восход солнца. Рядовой историк удостоился внимания АСИ, за ним установили слежку, сверхчеловек оказался вовсе не бредовой фантазией наци, а реальностью, блуттер заработал, сыворотка изменила организм вопреки законам биологии…
– В ней все и дело, – проговорил Радлов, чувствуя, что готов поверить в алхимиков, о которых болтал Гена, и в то, что на Йозефове захоронены остатки голема. – Она пролежала в Шаунберге почти сто лет…
Вряд ли нацистские ученые-мистики, сделавшие замок центром экспериментов, предполагали, как изменятся свойства содержимого ампулы за столько лет. Да их это, скорее всего, и не интересовало. А сыворотка, настоявшись, словно коньяк или вино, сделала организм нижегородского историка не только сильным, быстрым и выносливым, но и невероятно пластичным.
И дала ему шанс продержаться на свободе еще какое-то время.
– Все равно меня рано или поздно поймают, отдадут под суд и осудят за убийство. Так что нет смысла таиться, – судя по тому, что голос звучал теперь несколько по-другому, связки горла тоже прошли через мутацию. – Остается только хорошо повеселиться напоследок. Прикончить того, кто сломал мне жизнь, – перед внутренним зрением мелькнуло лицо Ашугова, – а затем с чистой совестью идти под суд за преступление, которое я хотя бы совершил.
Перспектива оказаться в тюрьме Семена больше не пугала, мысль об убийстве – не вызывала отвращения. Воспоминания о том, как сегодня собственными руками прикончил троих киборгов, оставляли равнодушным.
Он поднялся, снял куртку от костюма и тщательно отряхнул со спины налипшую землю, листья и какой-то мусор. Ту же операцию повторил со штанами, но стаскивать их не стал. Убедившись, что выглядит прилично, повесил на спину рюкзак и покинул старые конюшни.
Когда перелез через забор, стало ясно, что парк немного ожил.
На пруду крякали утки, реанимированный фонтан пускал в небо струи воды. По дорожкам раскатывали велосипедисты в цветастых куртках и шлемах, бегали любители оздоровительной физкультуры.
Горели фонари, издалека доносилась музыка.
– Спорт – жуткая вещь, – хмыкнул Семен, когда мимо проковылял тяжело дышавший «спортсмен» с отвисшим брюхом. Развернулся и зашагал в противоположную сторону. Свернув у исполинского дуба, лишь немногим уступавшего собрату в Пржемысловском охотничьем лесу, вышел на широкую дорожку, изрисованную граффити. Над кронами стал виден купол Дворца промышленности.
Музыка доносилась от находящихся за ним Кржижиковых фонтанов. Фонари, расположенные у широкой дорожки, горели, хоть и тускло, на столбах кое-где висели камеры.
Радлов не обратил на них внимания. Он оставил в стороне планетарий, миновал кафе, у входа в которое мигала огромная вывеска «Танцы. Четверг, пятница, суббота, воскресенье. Приглашаем всех от пяти лет до семидесяти!». Через огромные ворота покинул Стромовку.
У кассы фонтанов стояла очередь. Несколько человек из толпившихся там туристов глянули в сторону Семена, но никто, судя по всему, не опознал беглого преступника. А тот огляделся и двинулся через улицу, туда, где стоял окрашенный в зеленый цвет ларек с небольшой террасой, а на нем горела надпись «Postrzizinske pivo. Hermelin. Klobasa».
Есть хотелось все сильнее.
Проскочил на красный свет, под самым носом у гневно зазвеневшего трамвая, чем привлек внимание сидевших за столиком на террасе мужчин.
– Осторожнее! – воскликнул один из них, маленький и востроносый, в самом настоящем котелке.
– Ничего, – улыбнулся ему Семен. – Очень уж пива хочется…
Чехи заулыбались, один из них, толстый и бородатый, встал и сквозь боковую дверь зашел в ларек. Через мгновение его лицо появилось в окошке под вывеской.
– И что пан желает? – поинтересовался бородач.
– Пан голоден. Так что он желает пару пива, а к нему чего-нибудь съедобного и побольше.
– Мне кажется, пан пришел куда нужно, – уверенно кивнул бородач. – Он может занимать место за столиком.
Под террасой располагались два стола – длинных и дощатых. За одним сидела компания, другой пустовал.
Повинуясь внезапному импульсу, Семен подошел к первому, снял бейсболку и поинтересовался:
– Господа не возражают, если я посижу с ними? А то скучно пить пиво в одиночестве.
Чехи переглянулись, длинный, в хорошем костюме мужик скорчил недовольную рожу. Но маленький заулыбался дружелюбно, а его сосед, облаченный во что-то вроде пончо, сказал:
– Садись, парень. Стульев хватает. Ты сам откуда будешь?
– Меня зовут Оскар, – Радлов снял рюкзак и опустился на стул. – Я из… Гданьска.
Выбрал именно этот город, потому что, во-первых, указанное в паспорте имя звучало вполне по-польски, а во-вторых, вряд ли кто из посетителей пивного ларька побывал там.
– Франтишек, – назвался маленький, приподняв котелок. – Это Милан, – он указал на соседа, – вон тот – Густав, а бородатый, что сейчас принесет твой заказ – Йозеф. Он владелец этого заведения.
