Потом, правда, противник предпринял неуклюжую попытку отбить Виндаву, для чего ввёл в бой все резервы, и даже снял с правого фланга один армейский корпус. Согласитесь, грех было этим не воспользоваться! Левый фланг моего Северо-Западного фронта тут же пришёл в движение, и 2-ая армия, прорвав ослабленную оборону, начала наступление на Митаву, грозя германским войскам в районе Риги котлом. Одновременно начал наступление, закончив перегруппировку войск, Юго-Западный фронт. Сжав свой правый фланг, мой сосед слева нанёс распрямляющейся пружиной сокрушительный удар в районе Брест-Литовска и устремился к Кракову.
Постой, постой, воскликнет дотошливый читатель, который сопровождает чтение, одним глазом заглядывая в карту. Левый фланг Северо-Западного фронта загибается вправо, правый фланг Юго-Западного фронта загибается влево, это вроде как разрыв линии фронта получается?
Можете называть это разрывом, хотя мне больше по душе термин «оперативный простор», на который тут же вырвался вновь созданный Западный фронт — сюрприз, господа германские и австрийские штабисты! Откуда он взялся? А собрала Ставка в одном месте все резервы (почти все), глядь, а их на целых две армии набралось — чем не фронт? Так и назвали. Туда, кстати, направили и все бронерезервы, тут Ёрш облажался в своих догадках! И вся эта силища пошла в прорыв на нешироком участке фронта. Стоит ли удивляться, что прорвала она его без особого труда? И пошла прямиком на Данциг, попутно создавая на левом фланге линию обороны от возможных контратакующих действий противника, хотя кому там контратаковать?
Погодите, ребята, а как же Варшава? И вообще, вы Польшу освобождать собираетесь? А на фига нам, спрашивается, этот уже отрезанный от России Первым Временным правительством ломоть? Взад признание на независимость не потянешь, неудобственно-с! Вот и пусть себе ждёт, пока Германия капитулирует — будет тогда панам и дудка, и свисток, и независимость. Нам куда важнее занять Восточную Пруссию и помочь обрести государственность Чехословакии и Венгрии; да и той же Болгарии вылезти из-под кучи малы посодействовать надо.
МИХАИЛ
Дымы эскадры Саблина, ещё, наверное, не растаяли в небе над внешним рейдом Севастополя, а я уже ступал с трапа самолёта на питерскую землю. Да и то. Я ведь не барышня кисейная, чтобы махать платочком вслед уходящим кораблям. Мудрость своего поступка я оценил сразу, как узнал две новости, одна из которых требовала срочного решения. Исчезновение Слепакова я посчитал новостью хорошей; умышленно при этом не использую слово «возвращение», поскольку никто точно не знает: вернулся ли он в своё время или просто утоп. В любом случае: сгинул и ладно, с глаз долой — из сердца вон!
Плохой новостью я посчитал свежую оперативную информацию о готовящемся покушении на лидеров Советской власти. Соратники Савинкова сколотили-таки небольшую боевую группу. К счастью, люди в ней собрались интеллигентные, с силовыми структурами связь не поддерживающие — потому доступ к военному имуществу не имеющие. Но грамотные — потому сумевшие организовать небольшую мастерскую по изготовлению самодельных бомб.
Однако новоявленные террористы не учли, что имеют теперь дело не с царской полицией, а со своими бывшими товарищами по борьбе, знающими это дело изнутри. И нет ничего удивительного в том, что боевики засветились сразу, как начали закупать оборудование для мастерской и материалы для изготовления бомб.
Боевиков выследили, мастерскую накрыли. Пятерым — двум мужчинам и трём женщинам — удалось остаться на свободе. Они знают, что их ищут, потому тянуть с акциями не будут. Хотя они и остались без бомб, но и с пистолетами в руках тоже представляют немалую опасность.
Поиск террористов вёлся основательно — Кравченко даже Львова подключил — и вскоре дал первый результат. При попытке покуситься на жизнь Александровича были ликвидированы двое мужчин и женщина. Сам Вячеслав при этом добровольно сыграл роль подсадной утки. Оставались ещё две женщины. Действовать они, скорее всего, будут вместе и очень скоро.
«Скоро» случилось уже на следующий день. Эту женщину я узнал сразу. Фанни Каплан стояла в толпе в первом ряду и ждала, когда Ленин выйдет из машины. Пока ребята по моей наводке вязали террористку, которая не успела даже ни разу выстрелить, сам я вертел головой по сторонам, пытаясь вычислить сообщницу. Вон женщина очень подозрительная и очень знакомая, даже со спины, торопливо уходит прочь. Бросаюсь за ней. Я за угол, она — за другой. Я за тот, а её нигде не видно. Сзади как кнутом щёлкнули. Руку рвёт боль. Вскрикиваю и роняю оружие. И тут до боли знакомый голос из-за спины:
— Провернись к смерти лицом, Миша.
Поворачиваюсь, морщась от боли, произношу:
— Здравствуй, Нина.
— Не могу пожелать тебе того же, — горько усмехнувшись, качает головой моя бывшая любовница. — Ибо кто же желает здравия без минуты покойнику? Ты и вправду поверил, что я хочу выстрелить в Ульянова? Нет, Миша, мне нужен был ты. И вот ты здесь. Прощай!
Браунинг в руке Нины гавкает два раза подряд. Два удара в грудь отбрасывают меня назад, а потом и в небытие.
***
Нина Беринг подошла к лежащему навзничь Жехорскому. Удивилась: почему дырки на куртке есть, а кровь не идёт? Стала поднимать руку, чтобы произвести выстрел в голову, но сама получила пулю между глаз, удивилась, потом обиженно всхлипнула и рухнула рядом с бывшим любовником.
— А ты не хотел ещё его одевать… — Кравченко помогал Жехорскому снимать бронежилет.
— Уж больно мне эта Ершова придумка показалась малоэффективной, — охая от боли, отвечал Жехорский. — Несколько пластин из алюминиевого сплава, вшитых в войлок, прошитый множеством шёлковых нитей — и громоздко, и дорого!
— Но жизнь-то тебе эта придумка спасла? — спросил Кравченко.
— Спасла, — нехотя подтвердил Жехорский.
— Значит не настолько она и малоэффективна, — заключил Кравченко.
**
Командир Отдельной Донской кавалерийской бригады генерал-майор Миронов, опустив бинокль, обратился к командиру приданного конно-пулемётного полка майору Кожину:
— Глянь, Фома, красиво идут, черти!
— Вижу, Филипп Кузьмич, — не отрывая глаз от бинокля, откликнулся Кожин.
Австрийские гусары ехали шагом, опустив сабли вдоль стремени. Холёные кони красиво перебирали ногами, чуть ли не танцевали. Но вот прошла команда, сабли взметнулись «подвысь», конная лавина ускорилась, постепенно переходя в намёт.
— Ну что, Филипп Кузьмич, пора? — спросил Кожин.
— Разъезжаемся! — кивнул Миронов.
Всадники повернули лошадей в разные стороны и поскакали вдоль строя, увлекая за собой каждый свою половину — очень похоже на то, как раздвигается занавес в театре перед началом представления. Австрийские гусары, скачущие в передних рядах, увидели перед собой плотный строй пулемётных тачанок, но исправить что-либо было уже невозможно. Свинцовый занавес, поставленный 250 пулемётами, состоял более чем из 60000 пуль в минуту! Смерть косила без устали, скашивая без разбора лошадей и всадников. Удар кавалерии с флангов довершил разгром.
