В свою комнату я не пошел. Если бы я это сделал, мама почти наверняка, поев и помыв посуду, явилась бы ко мне допытываться, все ли у меня в порядке. Поэтому я вышел на улицу, пытаясь вспомнить, кого из ребят я в той реальности увидел до школы. И Кулагины, и Шипилины приехали в самые последние дни августа, а почему я не нашел Игоря Кулешина, я так и не смог вспомнить. Кое-кого из девчонок из Рабочего городка я тогда видел, но самому к ним подойти и завязать разговор… В школе – дело другое, а так… Слава богу, от прежней стеснительности во мне не осталось и следа, поэтому я вернулся в дом и, пока мама возилась на кухне, поменял трико на более приличные брюки и попробовал расчесать волосы. Волосы в детстве причиняли мне душевные терзания. Они у меня были материнские: густые и слегка вьющиеся. Придать им какую-нибудь форму было невозможно, особенно ту, о которой я мечтал. В конце шестого класса я даже пропустил день занятий из-за неудачной попытки убрать волосы назад. Я помыл голову, расчесал волосы в нужном направлении и туго завязал косынкой. Когда я утром ее развязал, то не мог сдержать слез: все волосы в буквальном смысле встали дыбом! Помыть и высушить их еще раз я просто не успевал, а идти с мокрой головой в середине апреля… Меня все пожалели, даже сестра отсмеялась тогда, когда думала, что я этого не замечу. Сейчас я несколько раз провел расческой по своей шевелюре и остался доволен. Было бы из-за чего терзаться! Вполне красиво, не у всякой девчонки такие. Уже потеплело, поэтому я решил ограничиться рубашкой. Дополнив свой наряд туфлями, которые купили к школе, я вышел из дома и пошел к дыре в заборе. Хотелось хоть с кем-нибудь пообщаться из одноклассников и посмотреть, как они на меня будут реагировать. Да и соскучился я по ним за лето. А я другой – так за все семьдесят лет.
Идти пришлось через территорию школы, и я не удержался и обошел ее вокруг. В школьной ограде были две калитки. Выйдя в одну из них, я направился к двухэтажным домам, где жило большинство девочек из нашего класса, в том числе и моя первая любовь. Повезло только в третьем дворе, где на лавочке о чем-то разговаривали Ольга Орловская и Ира Алферьева. Увидев меня, они замолчали. Ира была самой крупной девчонкой в классе, а у Оли была хорошая фигура и прекрасные светлые волосы, но все портили крупные черты лица. Когда я выбирал себе даму сердца, в списках претенденток они не значились.
— Привет, девочки! — поздоровался я. — Прекрасно выглядите! К школе морально подготовились?
В ответ на меня уставились две пары широко открытых глаз.
— Что я такого сказал, что вы так удивились? — сказал я, садясь между ними. — Разрешите присесть рядом? Не бойтесь, я не кусаюсь.
— Что с тобой, Грищенко? — спросила Оля. — Не заболел?
— Что, так плохо выгляжу? — спросил я пристально смотря в глаза смутившейся Ольге. — Так я вроде смотрелся в зеркало и дефектов не нашел. И что у вас за дурацкая манера всех звать по фамилиям? Учителя – ладно, у них мы везде проходим пофамильно. А мы с вами школьные друзья. За четыре года в одном классе не запомнить имени… Точно говорят про девичью память, что она короткая.
— Выглядишь ты нормально, — пришла на помощь подруге Ира. — Ты себя ведешь ненормально.
— Ну вот! — я сделал вид, что обиделся. — Уже ни с того, ни с сего записали в ненормальные. Злые вы, уйду я от вас! Вы не знаете, приехали Черезова или Цыбуленко?
— А они тебе зачем? — с подозрением спросила Оля. — Решился, наконец, подкатиться к Ленке?
— А тебе-то что? — вопросом на вопрос ответил я. — Кого хочу, того и люблю!
Я всегда думал, что выражение «круглые глаза» это метафора. Теперь я мог наблюдать воочию две такие пары.
— Опять удивились, — засмеялся я. — Я вам, кстати, о своей любви абсолютно ничего не сказал, даже того, что она есть. А то разнесете небылицы, а мне потом вас уличать во лжи. Люся с Леной мне были нужны просто для разговора, раз его с вами не получилось. Они у нас умницы и отличницы, поэтому с ними я бы общий язык нашел.
— Нет их, — ответила Ира. — Ленка из «Артека» уехала не домой, а к бабушке. За ней должна была заехать мать. А Люся с родителями сегодня уехала в Минск. Так что не с кем тебе разговаривать, Геночка!
— Здорово! — сказал я, опять садясь на лавочку. — Как заговорил о других женщинах, так сразу даже имя вспомнили, да еще его ласкательный вариант.
— Ты шутишь? — догадалась Ира.
— Наконец-то, дошло! — сказал я. — Я это лето вообще один провел. До школы осталась только неделя, а никто не думает приезжать. Я все дворы обошел и, кроме вас, никого не нашел. Изнываю, понимаете, от жажды общения, а меня заносят в ненормальные.
— Я не то имела в виду, — запротестовала Ольга. — Не ты ненормальный, а ведешь себя не так, как всегда. И разговор у тебя какой-то взрослый. Как будто мой отец говорит. Мне поначалу даже стало страшно! Была бы одна, наверное, убежала бы.
— Ну, извините, — сказал я. — Захотелось немного пошутить.
— Я тебя приглашаю на свой день рождения, — неожиданно сказала Ира. — Придешь?
— А когда он? — спросил я.
— В середине декабря.
— Если доживу, и ты не отменишь приглашения, обязательно приду, — пообещал я. — А кто вообще будет?
— Ольга будет, — сказала Ира. — Твои Лена с Люсей, и из девочек еще Света Зимакова. Из мальчишек, кроме тебя, точно будет только Сашка Шипилин. У нас есть магнитофон, есть даже гитара. Потанцуем. Если не умеешь, научим.
— Так танцевать, как танцуют сейчас, я могу, — ответил я. — Вот вальс так и не выучил, сколько…
Вовремя я заткнулся. Еще немного, и я бы им сказал, что так и не научился танцевать вальс, сколько меня жена ни учила. Тогда бы они точно дернули со скамейки, причем обе. Что со мной творится? Откуда этот словесный понос? Неужели это то, о чем говорила Ольга из другой реальности? Проснулся мальчишка и, радуясь новым возможностям, отрывается по полной программе?
— Что ты замолчал? — спросила Ольга.
— А кто умеет играть на гитаре? — перевел я разговор на другое.
— Гитара отца, — пояснила Ира. — Сашка говорил, что умеет, но я его уже проверила. Бренчать он умеет, а не играть. Может быть, ты умеешь?
— Нет, я только на пианино! — ответил я, вызвав дружный смех.
Зря, между прочим, смеются. Когда я после института отрабатывал три года в Перми, загорелся желанием сделать себе клавишный электронно-музыкальный инструмент и научиться на нем играть. И сделал его на четыре октавы, сначала одноголосый, а потом и многоголосый. Купил самоучитель игры на фортепиано и кучу песенников с нотами. Микросхем у меня тогда не было, а на транзисторах получилось очень сложно. Звучание было изумительное, особенно с аккордами, но из-за наводок шел изрядный музыкальный шум. То ли из-за него, то ли из-за того, что у меня пропал запал, но за полгода я разучил с десяток мелодий одним пальцем и одну обеими руками, на чем все и закончилось. К своему удивлению, я обнаружил, что прекрасно помню все разученное. Пианино, которое купили сестре, уже несколько месяцев стояло без пользы, и родители начали разговоры о том, чтобы его продать. Стоило брать деньги в кассе взаимопомощи, а потом больше года их выплачивать? Надо будет выбрать время, когда все разбегутся, и попробовать сыграть запомнившееся.
