– Ой, кольчужка-то! – Схватившись за голову, отрок понесся к овину.
Позади, в сенях, раздались шаги. Ефим, хозяин, присел рядом с двумя глиняными крынками:
– Кваску холодненького? Бражки?
Раничев махнул рукой:
– Давай лучше бражки. – Отпив, занюхал рукавом. – Эх, хорошо день начинается! Ну что, Лукьян, отыскал свою кольчугу?
– Нет.
На парня было страшно смотреть. Побледнел вдруг, осунулся, даже дышал тяжко.
– Чего так переживаешь-то? Ведь и так бы заржавела.
– Заржавела – то другое, – отрок вздохнул. – Ее и я ношу, и Варфоломей иногда, и Петро, и… в общем, есть на кого свалить, что не чищена. Да дьяк на то и не смотрит, ему главное – чтоб кольчугу сдали. А ежели не сдадим… Тут и в самом деле можно хороших плетей отведать. Да как бы и не в закупы запродаться! Кольчужка – сами видали – худа, а ну как у дьяка она новой числится?
– Конечно, новой, – расхохотался Иван. – А ты думал? Так что готовься в закупы.
– В закупы, да-а… – Со светлых глаз парня вот-вот должны были хлынуть слезы. – Ты не видал, дядько Ефимий?
Хозяин постоялого двора пожал плечами:
– На что мне этака ветхость? Разве что у крыльца бросить – ноги гостям вытирать? Так еще порежутся. Не-е…
– У крыльца? – собиравшийся зареветь Лукьян вдруг встрепенулся: – А ведь и правда! Я ж ее туда, уходя, и засунул.
– Не засунул, а бросил!
В ворота вежливо застучали. Выбравшись из будки, громко залаял пес, и только что проснувшийся слуга, бурча под нос что-то неразборчивое, пошел отворять.
Не слушая никого, отрок встал на колени и запустил руку под ступеньки.
– Ну вот она, кольчужица! – Он любовно встряхнул пропитанную ржавой сыростью железяку. – И шишак там же.
– А еловец куда дел?
– Да никуда. Еловца там и не было. Я, когда получал, самолично все записал – что в каком виде, а то дьяк наш, Лукоморий, выжига известный, сказать, кому все новые кольчужки запродал?
– Ну кому?
– Татарам! Через дружка своего, тиуна Минетия.
– Хорошая компания, – вспомнив едва не погубившего его тиуна, покачал головой Иван. Взглянул на отрока. – Э, да ты, оказывается, грамоте разумеешь?
– А как же! – натянув кольчугу подбоченился Лукьян. – Дружка мой меня учит. Хороший парень, младший дьяк Авраамий.
Раничев чуть было не свалился с крыльца:
– Как-как?
– Авраамий.
– Такой длинный, нескладный, носатый? Волосы, как гнездо у галки?
– Ну так… Здорово ты Авраамку описываешь, особенно – про волосы, – Лукьян хохотнул. – Как гнездо у галки, ну чисто вылитый Авраамка!
– Похож, говоришь?
– Конечно… Да вон, смотрите, он и сам идет!
В открытые слугой ворота быстро вошел Авраамка – бывший епископский писец, вместе с которым Раничев бился с ордою эмира в числе других защитников города. Именно ему, Авраамке, вместе с Ефимом Гудком, он и помог бежать из плена. И видно – неплохо помог. Вон он, Авраамка, цветет и пахнет!
В новом – ну видно, что новом – кафтане, длинном, темно-зеленом, добротном, с привешенной к поясу деревянной чернильницей, с гусиным пером за левым ухом, в круглой суконной скуфейке на голове, бывший писец – а ныне, по словам Лукьяна, младший дьяк – подойдя к крыльцу, вежливо поклонился хозяину:
– Бог в помощь, друже Ефимий. – Оглянулся лукаво на отрока: – И тебя рад видеть, Лукьяне.
– А меня, выходит, не рад? – широко улыбаясь, осведомился Раничев.
Авраамка запнулся, вгляделся пристально в заезжего франта…
– Иване! – ахнув, прошептал он. – Иване! Жив… Вот чудо-то!
В ласковом синем небе сияло солнышко, подмораживало, и грязь на дворе застыла причудливыми коричневыми каменьями. На каменьях дрались из-за вылитых помоев сороки. Одна из них, вспорхнув вдруг, уселась на крыльцо рядом с людьми и, хитровато прищурив глаз…
Глава 2
Октябрь 1396 г. Угрюмов. Дьяк
Всяк сребролюбец скор ко взятию,
Косен к подаянию.
Федор Гозвинский«Слово о нравах сребролюбца»
…высматривала – что бы такое схватить. Хитроватый взгляд ее все чаще останавливался на чернильнице, болтающейся на поясе Авраама. Дьяк погрозил птице кулаком.
– У, пронырище, – посетовал. – Третьего дни чуть грамоты не растащили – положил на крыльце просохнуть… Потом едва упас!
– Что за грамотки-то? – поинтересовался Иван. Он рад был увидеть писца и намеревался вызнать через него кое-что по своему делу.
Авраам, почесав свой длинный нос, отмахнулся:
– Да так себе грамотцы. Обсказано, где что построено, где недострой какой да все такое прочее.
– Опасные грамотки. – Раничев понизил голос, оглянулся на отправившегося за новой порцией браги Ефимия, на Лукьяна, тщетно пытающегося оттереть с кольчуги ржавчину старой половой тряпкой, покачал головой. – Может, то и не сороки вовсе грамоты твои разворовали?
– Может быть! – Дьяк вскинул глаза, признался смущенно. – Я как-то об этом и не думал. Спасибо, Иване, за совет.
– Не за что.
– Нонче же поговорю об том со старшим, Софронием. – Авраам вдруг улыбнулся. – Да что мы все о делах, будто и не русские люди! Рад я, Иване, что спасся ты, рад! Дай хоть обниму.
Встав с крыльца, Раничев обнял парня, похлопал смущенно по худой спине, чувствуя, как запершило в горле. Вроде – и с чего бы? Ведь не друзья они с детства, а по первой встрече – скорей враги, это только потом, когда сражались вместе у городских ворот, вроде как подружились, и даже не тогда, наверное, а чуть позже, когда опекали раненого Тайгая, а потом попали в плен. Иван ощутил вдруг, как дороги стали ему все эти люди, что делили с ним радость битвы и скорбь плена, – Авраам, Ефим Гудок, Салим с Тайгаем… Евдокся… Евдокся… Раничев вскинул глаза:
– Ты, Авраамка, никак в Переяславле теперя, раз сюда с заданьем важным послан?
– А как же? – писец подбоченился. – Знатоков-то угрюмовских после сечи мало осталось, вот тиун княжий меня и заприметил, как пришли с Гудком в Переяславль. Ефим-то сразу ватагу нашел, на Москву подался, заработки, сказал, там больше. Да уж, думаю, конечно, больше – чай, давно уж не разоряли Москву-то, да и Василий Дмитриевич, князь, торговых людей жалует – оттого и прибыль княжеству. Народ на Москве богатый, – Авраам завистливо вздохнул, потом улыбнулся. – Ну да и у нас в Переяславле неплохо. Олег Иваныч-князь грамотеев привечает, жить можно.
– Да уж, – усмехнулся Иван. – То-то я и смотрю – кафтанец на тебе изрядный. А что, говорят, Аксен, Колбяты-боярина сын, тоже при дворе княжьем?
Дьяк крякнул:
– Ты и это ведаешь?
– Слыхал… Так то правда?
Авраам кивнул:
– Правда. Как говорят фрязины – в фаворе нынче Аксен, а что с вражинами его видали, так извернулся, наплел что-то князю, дескать, был у них – да, но не переветником поганым корысти ради, а с тайным поручением покойного наместника Евсея Ольбековича. Будто бы грамоту на это наместник ему выдал. Поди проверь!
