— Здравствуйте, товарищ Сталин!
— Здравствуйте, товарищ Берия. Садитесь. Есть мнение, что в сложной международной обстановке необходимо объединить наркоматы внутренних дел и госбезопасности под единым управлением, — наблюдаю как реагирует. Без восторга, но с пониманием. Еще бы, это только в будущем кресло министра — повод для радости. Только в наше, черт, в будущее время, начальник — это тот, кто раздает указания и ни черта не делает, и даже не думает. Здесь и сейчас начальник — тот, кто работает в соответствии со своей должностью, то есть больше всех подчиненных. Так что для Лаврентия мое сообщение не в радость. — Разработайте записку на мое имя, как Председателя СНК по этому вопросу.
Пока Берия записывает в блокноте, встаю и прохожу на другой конец стола, к трубке и не торопясь ее набиваю. Сейчас самая сложная часть разговора. Надо сыграть уверенно и без малейшего прокола. Иначе и меня заподозрят (подумав это, мысленно улыбаюсь в свои усы).
— Товарищ Берия, как вы считаете, в случае войны активизируется вся имеющаяся в стране оставшаяся не выявленной агентура различных, в том числе и союзных нам держав? — Лаврентий с удивлением смотрит на меня, явно не понимая для чего этот риторический вопрос, — Но тогда возможна и засылка новой агентуры, не так ли? — Берия, уже ничему не удивляясь, подтверждает сказанное кивком.
— Имеются неподтвержденные, требующие дополнительной проверки сведения о наличии возможно дружественно настроенной к нам тайной организации, способной заслать своих людей с целью не только помощи нашему государству в борьбе против Германии, но и для воздействия на нашу политику в желательном им направлении. Возможно, такая агентура у них уже есть и внутри Советского Союза. Необходимо ориентировать органы на выявление и мягкое наблюдение за такими людьми. Согласно имеющимся сведениям выявить их можно по необычным особенностям в поведении, разговорах, неизвестным песням, — чуть не прокололся сказав «неизвестным в вашем времени песням». Хорошо, вовремя остановился. Затягиваюсь и прикрываю лицо клубом табачного дыма.
Лаврентий терпеливо ждет. Что ж, как в кино наш разведчик пояснял, запоминается последняя фраза. Сейчас он у меня ее запомнит.
— Есть еще один вопрос, товарищ Берия. Как проходит расследование дел об уничтожении белополяками пленных красноармейцев? Каковы результаты и сколько еще осталось не расследованных случаев?
— По полякам могу ответить только примерно, товарищ Сталин. Всего выявлено почти три тысячи двести таких пленных, из них расследование закончено в отношении около двух тысяч человек. Приговор приведен в исполнение примерно для половины этого количества.
— Товарищ Берия, а у вас в наркоматэ много пистолэтов гэрманского производства?
Лаврентий удивленно смотрит на меня. Не дошло, значит.
— Ви мнэ не можете ответить так, сразу?
— Точную цифру дать не могу, товарищ Сталин. Примерно пять-семь процентов от общего количества.
— Это харошо, что ви так основателно изучилы дэла в вашэм ведомствэ, товарищ Берия, — и тут же перехожу на грузинский, что уже дается мне легко, словно я знал его с детства. — Уточни данные и доложи мне сегодня в двадцать ноль-ноль. Есть мнение, что они нам очень пригодятся. И не забудь справку по лагерям с пленными польскими офицерами.
Лаврентий ошарашено кивает и делает пометки в своем блокноте.
— Можешь использовать телефон товарища Поскребышева. Готовь данные, а ему передай — пусть впускает всех прибывших на совещание.
Берия уходит. Через минуту в дверях появляется голова Поскребышева. Увидев мой утвердительный кивок, он исчезает, а в кабинет один за другим входят Булганин, Вознесенский, Каганович, Молотов, Микоян, Шахурин. Пока они рассаживаются, вновь появляется Берия. Я открываю заседание, фактически, Совета Народных Комиссаров, то есть правительства. Обсуждаем подготовку к неминуемой, что, как мне казалось, ясно каждому присутствующему, войне. И тут оказывается, что Вознесенский в нее не верит, и перестраивать промышленность на военные рельсы не рвется, мотивируя срывом выполнения пятилетнего плана и дополнительными расходами в бюджете. Судя по виду, кое-кто с ним согласен. Приходится вразумлять, причем почему-то речь напоминает мне недавно, всего чуть больше полвека вперед, прочитанное:
— Перестаньте думать по мирному. Перестраивайтесь на военный лад. Учтите, что если сейчас мы начнем экономить и считать копейки, то потом будем платить много большую цену. Кровью наших людей будем платить, землей будем платить, разрушенными предприятиями и разоренными колхозами будем платить…
Не забыть бы после совещания подсказать Лаврентию, чтобы за ними проследили получше.
Наконец заседание заканчивается и я останавливаю Берию классической фразой. — А вас, товарищ Берия, я попрошу остаться…
Возможной причиной отсутствия приемов со второго по пятое мая является болезнь диктатора, о которой упоминают в своих мемуарах некоторые участники событий. Но заболевание, очевидно, было не слишком тяжелым, поскольку уже пятого мая новый глава государства присутствовал на встрече с выпускниками военных академий, на которой и произнес речь, содержание которой тогда не было обнародовано. Советские газеты дали краткую информацию о прошедшем приеме и о выступлении на нем Сталина. Дипломаты и разведчики многих стран приложили немалые усилия, чтобы узнать, о чем говорил военной элите Советского Союза глава государства. Добытые ими сведения были крайне противоречивы и, как оказалось впоследствии, не верны. На прошедшем после встречи банкете запьяневший диктатор проговорился о скрытой подоплеке своей политики. Около полуночи, когда все уже находились в приподнятом настроении, один из генералов предложил тост за мирную политику и за творца этой политики — Сталина. Неожиданно для всех вождь протестующе замахал руками. Все растерялись. Как вспоминал позднее участник приема Энвер Муратов, Сталин был очень разгневан, немножко заикался и в его речи появился сильный грузинский акцент. Характерно именно то, что сказал обычно скрытный тиран в конце своей речи: «Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне».
А. Македонский (В. Грызун) «Дырокол», Нью-Йорк, 1977 г. 8 мая 1941 г. Аэродром Зубово. 162-й истребительный авиационный полк. Николай Козлов.
Наше начальство пользуется любой подходящей погодой, чтобы организовать очередные полеты. А сегодня устроили еще и тревогу, подняв весь полк затемно и выпустив нас в воздух едва начало светать. После того, как мы построились над аэродромом в круг, наш комэска-раз, капитан Овчаров, подал сигнал «делай как я», покачав крыльями.
