Ознакомительная версия.
Неожиданно ей пришла идея обратиться к прозаикам:
— "Поищем что-нибудь в художественной литературе, чтобы разыгралось воображение, например вот это".
" Северная Италия, конец октября 43 г. до н. э.
Они встретились за неделю до ноябрьских календ в 710 году от основания Рима близ города Банонии на острове безымянной речушки, впадающей в Рено. Бесконечные переписки и устные послания в течении почти всего лета и осени, труды советника и друга Октавиана Гая Мецената в качестве посла, привели к должному результату.
Центурион Карнелий, добивавшийся для Октавиана консульства в сенате, и на этот раз оказался на высоте, справился с деликатным поручением молодого консула, привёз два дня назад письмо от понтифика Марка Лепида, где говорилось о месте и времени встречи цезарианцев.
Марк Антоний, бесславно бежавший от Октавиана несколько месяцев назад, согласился на переговоры. Легионы Октавиана, разбив лагерь в долине у реки, в конце октября поджидали прибытия легионов Марка Антония и Марка Лепида.
Когда поставили палатку Октавиана, на её шпиле устроился орёл. Два огромных чёрных ворона атаковали молодую птицу, но были повергнуты им. "Хороший знак, — пронеслась молва в войсках, — к добру, воронам не удастся одолеть молодого орла". В таких разговорах был прямой намёк на предстоящие переговоры, старые солдаты, ветераны, набранные ещё при великом Цезаре, не хотели воевать друг против друга. Они жаждали получить обещанные Цезарем тысячи денариев и земельные участки в процветающих районах Италии, они не хотели уже больше терпеть, но и не стремились к пролитию крови. На каждом совещании центурионы докладывали о нарастающем недовольстве солдатских масс, и с этим приходилось считаться. Давление росло.
Октавиан нервничал. Он знал свой главный недостаток, но в настоящий момент ничего с этим поделать не мог, молодость устраняется временем, а ждать так долго он не собирался.
Сенат, постоянно напоминающий ему о его недостатках, ещё поплатится за своё упрямство и недальновидность. "Они ответят за всё: и за моё унижение, и за смерть Цезаря, — яростно размышлял Октавий, — лишь бы Антоний согласился".
Он подготовил речь, несколько вариантов, записал на бумаге, освободив память для других дел. Теперь размышлял, как ему предстать перед двумя консулярами, чтобы выглядеть не взбалмошным мальчишкой, а настоящим мужем. Перебрав варианты, принял решение появиться в одеянии полководца, ущемив тем самым самолюбие Антония, называющего его Фурийцем, детским именем, стараясь напомнить о его малолетнем возрасте и оскорбить. "Придёт время, разберусь и с ним, а пока нужно терпеть и копить ярость, я уже признанный сын Цезаря, остался шаг до признанного приемника".
Психологически он уже был готов к переговорам, его не смущало разница в возрасте, им было сорок и сорок шесть, ему двадцать, он годится им в сыновья. Октавиан знал, что он нужен им, как и они ему. Как бы Антоний не издевался над ним, утверждая, что он своё усыновления купил постыдной ценой через постель Цезаря, ему — "врагу отечества", объявленного римским сенатом, Марку Антонию, легитимный союзник, просто необходим.
Утро выдалось туманным. Серая пелена застилала русло речушки, цепляясь за пойменные деревья и кустарники, ползла вверх по лесистым холмам, разрывая местами своё полотно и оголяя участи земной поверхности, лишённой растительности. В одном из таких разрывов показался остров. Его можно было принять просто за участок речного берега, с выброшенными, быстрым и полным потоком во время осенних дождей, корягами и валунами. Но присмотревшись, понимаешь, что это остров, так как речной мусор охватывает обе противоположные стороны, хотя воды из-за тумана и не видно.
Свита Октавиана состояла из половины преторианской когорты и двенадцати ликторов с фасциями, атрибут высшего магистрата Рима. Сопровождал его и друг детства Марк Агриппа, приведший ему на помощь в борьбе с сенатом македонские легионы. Второй друг детства Гай Меценат остался в Риме, чтобы информировать его о действиях сената.
В качестве разведки был выслан отряд из десяти всадников, возглавил которых центурион Карнелий.
Всадники, не снаряжённые для боя, одетые в туники и плащи, без панцирей, в шлемах и с длинными кинжалами на поясах, энергично переправились через реку, скрытую туманной полосой, и оказались на открытом острове. Горнист призывно протрубил, ему ответили откуда-то из тумана с противоположного берега, всё стихло. Поначалу лишь слышен был шорох реки, но вот донеслись с той стороны ржание и лошадиный топот, и наконец, над туманом показались шлемы с высокими гребнями.
Передний всадник держал в руке длинный пилиниум (метательное копьё) остриём вниз с белым треугольным флажком на конце вверху. Кавалькада переправилась вслед за парламентёром и, оказавшись на острове, шагом приблизилась к разведчикам Октавиана.
Всадники смешались, и лишь по шлемам можно было различить, кто есть кто. Так продолжалось некоторое время, затем из общей группы выделились двое, один с пилиниумом, другой, по определению Октавиана, центурион Карнелий. Выехав на середину острова, спутник центуриона воткнул в песчаный грунт копьё, пожав руки друг другу, они разъехались, за ними последовали их товарищи, но только разведчики Октавиана переправились на тот берег, а люди Лепида и Антония на этот.
"Процесс пошёл", — оценил увиденное Октавий. Разведка договаривающихся сторон начала каждая свою проверку, определяя истинность намерений. Коварство у римской знати в крови, об этом даже не следует напоминать.
Время шло, из-за холмов всплывало солнце, от реки тянул лёгкий ветерок. Туман таял, обнажалась окрестность. На том берегу раздался звук трубы, ему ответили на этом, разведчики сделали свою работу.
К полководцу, восседавшему на лошади в окружении охраны, подъехал Агриппа.
— Всё чисто, пора выдвигаться.
Октавий кивнул и тронул повод, лошадь начала спуск по склону к реке.
От того что вода в речушке открылась или от того, что туман рассеялся, но движение воды в неглубоком русле стало звучней. Молодой консул с охраной пересёк метров шесть водной преграды и оказался на островке. Они неспешно подъехали к белому флажку и остановились. Стали ожидать. Снова прозвучала труба, но уже по-иному. Ей ответили. С другой стороны к острову вброд переправлялась группа всадников. Октавиан узнал ненавистного Антония, он ехал рядом с худощавым патрицием без шлема, седоватые прямые волосы которого выделялись на фоне остальных.
"Лепид", — почти вслух молвил Октавиан.
Всадники переправились и, вступив на сушу, остановились, лишь Марк Лепид продолжил движение к середине острова. Остров в поперечине был небольшим, менее ста метров. Одинокий всадник уже через несколько секунд остановился перед белым флажком, прямо пред ожидавшими его. Он поприветствовал новоиспечённого консула, прижав правую руку, сжатую в кулак, к левой половине груди. Октавиан ответил своим приветствием и кивнул охране. Его свита повернула лошадей отъехала на приличное расстояние. С ним остался лишь Агриппа.
Ознакомительная версия.
