Итак, попробуем написать краткий конспект этого произведения… Какие тут основные мысли? Вроде просматривается три штуки:
Первая – управление состоит не в угнетении народа, а ведении его к добру и свету. Тут даже отвечать ничего не хочется, это лучше какую-нибудь эльфятину про борьбу света с тьмой почитать…
Вторая – Найденов есть гад ползучий. Начхать, он не первый и не последний, кто так думает…
Третья – все беды от частной собственности на землю. Эх, в колхоз бы тебя, размечтался я. И ведь не предлагает ничего взамен! А то мы не знаем, что землей можно спекулировать.
Но некоторую гордость я все же испытал. Не каждый удостаивается кляузы от автора «Войны и мира»! Вырезав из текста страницу со своей характеристикой, я убрал ее в стол, пригодится. И задумался – писать ли ответ, если да, то о чем, и если о его предложениях, то от чьего имени?
Быстро пробежав глазами остальную корреспонденцию, я все-таки решил потратить остаток вечера на ответ папе Анечки Карениной. Итак, чья подпись будет стоять под моим творением? Однозначно Гошина! Во-первых, она красивей. Во-вторых, после характеристики, данной мне графом в его труде, есть риск, что бумага с моим автографом сразу окажется в печке, еще до прочтения, чего не хотелось бы. У меня появилась мысль попытаться направить энергию яснополянского земледельца на что-нибудь полезное. Это же не показатель, что лично мне фэнтези не нравится, а так вполне даже разновидность литературы. Но не пишет ее пока никто, вот в чем дело! Так что включаем ноутбук, так, где у нас тут Гошин почерк? Вводим…
– Дорогой старший брат! – застучал по клавишам я. И дальше изложил простую мысль – даже если предположить, что величество знает, в какой стороне свет, то все равно вести туда народ не получится, ибо этот народ разбредется. Нет в нем даже отдаленного подобия единства во взгляде на эту проблему… А чем в это время занимается совесть нации? С церковью собачится! И в перерывах на Найденова доносы пишет… Ну нельзя же так расходовать ваше драгоценное время, вдохновенно писал я, – мелочь он, этот Найденов, при дворе и погаже экземпляры есть, приезжайте, познакомлю. А народ все больше путается в вопросах, где свет и что такое добро… Напишите ему про это, а? И лучше в аллегорической форме, так получится доходчивей.
Дальше я описал все, что помнил про орков, гоблинов и эльфов. Упомянул троллей и хоббитов, пересказал своими словами содержание «Властелина колец»… Правда, тут я не мог ручаться за точность, потому как книгу не читал, не пошла, а смотрел фильм в обработке Гоблина. Но ничего, Лев Николаевич и этого не видел…
Вот так, подумал я, заклеивая конверт, посмотрим, родится в земле российской новый Перумов или я зря мучил ноутбук? А то ведь как-то неправильно получается. Такой писатель в такое время – и сидит без дела…
К августу в зарубежной прессе уже начали появляться приличные аналитические материалы по итогам руско-японской войны. Англичане, утешившись многими публикациями о поражении России, наконец-то закончили анализ единственного крупного боя в Желтом море. Выводы были сделаны правильные, во всяком случае мне они понравились…
Основным поражающим фактором в бою линейных кораблей является огонь главного калибра, решили они – и правильно, на «Микасе» и «Фудзи» были их наблюдатели. Бомбы, говорилось дальше, лишь в исключительных случаях пробивают бронепалубу. Урон от огня вспомогательного калибра тоже не очень велик. Отсюда был сделан вывод о необходимости нового типа линейного корабля, в обсуждаемых параметрах которого уже проскальзывали черты будущего «Дредноута». Про подводные лодки единого мнения еще не было – потому как достоверные сведения имелись только по «Дельфину», а он никак не тянул на грозу морей.
Во Франции развернулась дискуссия между Лавалем и Фошем. Первый считал, что русско-японская война показала – правильно построенную, глубоко эшелонированную оборону пробить невозможно. Фош с этим не соглашался. Аргументировал он свое несогласие тем, что в рассматриваемой войне снабжение было затруднено для обеих сторон, и в силу этого, а также некоторой дикости ее участников русско-японская война не может быть показателем. Судя по всему, в склоке возьмет вверх Фош, думал я. И вовсе не потому, что он более прав, а исключительно в силу национальной французской идеи-фикс насчет забратия взад Эльзаса с Лотарингией, о чем можно было мечтать только при наступательной военной доктрине. Так что в грядущей войне вполне можно будет увидеть результаты и похлеще гор трупов на Ляодунском перешейке, пулеметы совершенствуются быстро, да и минометы не отстают.
С редким единодушием удачное применение нами ракет было объявлено случайностью и исключительными условиями перешейка. Англичане даже не постеснялись напомнить, что почти сто лет назад именно они и именно ракетами сожгли Копенгаген… Хамы, честное слово – нашли чем гордиться.
Наиболее разумные выводы были сделаны в Германии, Шлиффеном. Он писал, что сторона, добившаяся на решающем участке фронта подавляющего преимущества в артиллерии, авиации и пулеметах, добьется успеха независимо от того, наступательное это сражение или оборонительное. В результате в Гатчине уже сидела не только японская делегация, утрясавшая тонкости секретного протокола, но и немецкая, с которой мы торговались насчет лицензий на наш хайтек. В частности, мы уже договорились насчет постройки немцами «под ключ» двух патронных заводов в обмен на лицензии по производству пистолет-пулемета и единого пулемета, а также авиационных моторов нового поколения. Кроме того, планировались совместные работы по «Арию-Бисмарку», постройку которого кайзер собирался начать в ближайшее время.
Через два дня я был в Москве – пора было готовить вторую столицу к коронации. Я сразу выбил себе право не присутствовать официально ни на каких мероприятиях – ибо мне и неофициальных дел хватит. Поначалу я остановился в штаб-квартире Гоше-Машиной финансовой империи на Даниловской, ибо, хотя финансы позволяли, а положение обязывало иметь в Москве собственный дом, по некоторым причинам его приобретение было отложено на после коронации. Главная из этих причин называлась Сергей Александрович Романов, являлась братом позапрошлого монарха и занимала должность московского генерал-губернатора. Собственно, не успел я толком распаковаться с дороги, как явился генерал-губернаторский адъютант даже не то что с просьбой, а с требованием рассказать о целях моего приезда в первопрестольную. То есть великий князь Сергей сразу пошел на обострение, что было хорошо, ибо снимало некоторые неудобства морального плана.
– Цели мои просты, прямы и незатейливы, – честно признался я, – и состоят в возможно более точном исполнении данных мне Его Величеством указаний. Адъютант долго ждал продолжения, но его, понятно, не последовало.
– И это все? – нервно спросил он наконец.
– Разумеется! – с энтузиазмом воскликнул я. – Ну какие еще могут быть цели у подданного российской короны, кроме максимально точного и быстрого исполнения приказов императора? Или вы считаете, что допустимы еще какие-то устремления? Извините, но согласиться с вами в этом я никак не могу.
– Но хотя бы поставить в известность о направлениях своей предполагаемой работы вы можете?
– Ну какой же вы странный! – всплеснул руками я. – Неужели вы думаете, что среди императорских приказов один был про то, что о содержимом всех остальных я могу говорить с кем угодно? И вообще, что за манеры у вашего шефа? По происхождению мы с ним равны, оба дяди императорских особ, по должности я его превосхожу… А что должен делать государственный чиновник в случае приезда вышестоящего начальства? Первым делом прибежать и представиться! В общем, идите отсюда, вы мне надоели.
Замечательно, подумал я, когда возмущенный до глубины души адъютант его высочества выскочил за дверь. Сергей Александрович и раньше относился ко мне без особой приязни, а уж теперь его чувства должны существенно усилиться.
Дело было не в том, что великий князь Сергей был плохим генерал-губернатором – он был слишком независим и при Ники практически превратил Москву в свое удельное княжество. А кроме того, что у него в подчинении были московские жандармы во главе с Джунковским, полиция и охранка, он был еще и командующим МВО! То есть независимость князя Сергея имела под собой весомые основания. Еще при Николае мы прикидывали, что будет, если великие князья, обладающие реальной силой, то есть генерал-адмирал, Ник-Ник-младший, Владимир и Сергей объединятся в нежелании видеть данную фигуру на троне. Получалось, что фигура слетит оттуда как миленькая… Но теперь дядя Алексей вошел в нашу команду. Ник-Ник поддерживал Мари, Владимир был занят своими внутрисемейными неприятностями. Неохваченным оставался только Сергей. Надеяться, что он станет с пониманием трудиться в нашей команде, было глупо, и оставалось только начать работу по освобождению московского градоначальнического кресла, что я и делал. Поводом к проявлению высочайшего неудовольствия должна была стать организация коронационных торжеств. Здесь князь Сергей ухитрился сразу неплохо мне подыграть – он, помня, во что вылилась раздача подарков на Ходынке, в этот раз решил производить ее децентрализованно. Мысль-то была нормальная, а вот исполнение… Раздачу предполагалось производить по околоткам.
