Зимний уже стал для Юрана чем-то привычным. Он не жил, конечно, по расписанию Его Величества, трапезничал в своей комнате, по дворцу лишний раз не шлялся, дабы не портить паркет. Для этой надобности на копыта ему надевали толстые войлочные чехлы, однако подковы рвали плотную шерсть чуть ли не через час ходьбы, так что Возницкий сам ограничил передвижения по коридорам.
— Так, повтори, если такой понятливый: что делать в чрезвычайной ситуации?
Юран отчеканил по-солдатски, но с издевательской интонацией:
— В случае возникновения нештатной ситуации продолжать изображать из себя государя императора, в случае прямой угрозы для жизни — укрыться в безопасном месте. В случае ядреного, то есть ядерного взрыва замотаться в белую простынь…
Шеф раздавил ухмыляющегося кентавра взглядом и сказал:
— Ты, думаешь, шибко умный? Попал в тепличные условия, теперь еще и права качаешь?
— Виноват, господин полковник.
— Был бы ты у меня виноват! — Михал-Юрич сердито потер ладони, будто замерз. — Уволю к чертовой матери, без выходного пособия. Вот только закончится все…
— Что закончится?
— Не твоего ума дело!
— Нет, моего. Солдат должен понимать свой маневр, — ответил Возницкий. — Да не вращайте так глазами, выпадут. Что вы мне сейчас сделаете? Да ничего. Я хочу знать: что с императором?
Шеф не то чтобы опешил, но слегка растерялся. И, пока он не пришел в себя, Возницкий решил его дожать:
— Или мы решим эту проблему сейчас, или мы не решим ее никогда. Я отказываюсь с вами сотрудничать.
— Ты мне угрожаешь? — Михал-Юрич взял себя в руки. — Да я тебя сейчас прямо голыми руками уделаю.
Юран понял, что надерзил сверх всякой меры. И поэтому продолжил дерзить:
— Слабо тебе, старикашка.
Жандарм ударил, без замаха, отработанным движением, и, будь Юран человеком, ему бы несдобровать. Однако кентавр устроен немного иначе: Возницкий только ухнул и слегка коснулся плеча обидчика кулаком. Михал-Юрич с тяжелым вздохом опустился на пол.
— Без рукоприкладства! — Юран навис над своим куратором. — Я вам не быдло какое-то, я государь.
— Да какой ты… государь… ты на себя по… смотри. — Шеф с трудом дышал. — Я тебя под три… бунал…
— Спокойно, дяденька, спокойно, у нас еще спектакль сегодня. — Поджилки у Юрана от собственной наглости все-таки тряслись, но он понимал, что все уже слишком далеко зашло и теперь его со счетов скидывать поздно. — Что с императором?
— Пошел ты! — Михал-Юрич потер левую грудь… закрыл глаза…
Юран склонился над шефом. Тот не дышал.
Народу прибывало. Несмотря на жуткий мороз, люди шли к Зимнему, дабы засвидетельствовать почтение монарху. Крокодил никогда не понимал, как можно почитать то, что не приносит никакой пользы, поэтому с интересом вглядывался в лица, пытаясь отыскать в них хозяйское тавро. Лица попадались разные, было любопытство, ожидание праздника, но рабская покорность не встречалась. Люди искренне верили в то, что пришли на праздник.
Постояв на тротуаре Невского еще немного, Крокодил растворился в толпе.
Чердак, который он оборудовал под «пешку», отличался ухоженностью и даже некоторым шиком — какой-то чудак из жителей дома установил здесь телескоп, подле которого поставил кресло-качалку, столик со стаканами и фарфоровым чайничком. Видавшая виды настольная лампа исправно работала, стены были увешаны всевозможными таблицами, графиками, картами звездного неба и прочей астрономической дребеденью. Оптику, правда, хозяин унес с собой, да и не бывал здесь как минимум с лета, но это даже к лучшему видимо, зимой у него перерыв. А терраса, на которую выйдет император, чтобы принять парад в свою честь, прекрасно просматривалась и невооруженным глазом. С самого утра ее несколько раз чистили от снега, мелкой пылью сыплющегося в морозном воздухе.
Шум стих. Грянули первые такты гимна, на террасу вышел царь.
Сергей Мироныч Киров любил смотреть на звезды. В сороковом году, после полета Чкалова в космос, токарь Мироныч уже выработал вредность на Путиловском, вышел на на пенсию и стал посматривать вверх. Там ему открылась бездна, звезд полна.
Нынче ему исполнилось уже… дай Бог памяти… сто двадцать в две тыщи шестом стукнет, три века прожил, так, значит, сто семнадцать. Большую часть времени он проводил у телескопа, в переоборудованном под обсерваторию чердаке. Соседи поначалу косо поглядывали, но потом некоторые наблюдения пожилого астронома-любителя стали публиковаться в журнале «Наука и жизнь», о нем сняли документальный фильм, и вскоре чердак перешел в полное ведение Мироныча.
Последнее время ноги стали плохо слушаться хозяина, летом Киров вообще загремел в госпиталь, но ничего, оклемался. Сегодня вот почувствовал себя сносно, думал до площади сползать, парад посмотреть, но вовремя одумался: какой, перхоть старая, тебе парад, дома сиди.
Однако посмотреть его можно, и очень даже легко.
Мироныч оделся, прихватил с собой бинокль — телескоп настраивать долго, не стоит возиться, да и кто с гаубицей на куропатку ходит? Восьмидесятикратной цейсовской оптики будет вполне достаточно.
Минут десять он поднимался по лестнице. Торопиться смысла не было: парад — дело не быстрое, ноги и сердце доктор велел поберечь, однако и не оставлять без нагрузки, так что медленно, но верно старик поднялся до шестого этажа.
Некоторое время Мироныч разглядывал дверь обсерватории, не решаясь войти. На чердаке были посторонние. Добро б парад пришли посмотреть, а вдруг парочка?.. Конфузно будет. Тем более что изнутри доносились негромкие ритмичные хлопки. Что же делать?
Сергей Мироныч вздохнул и постучал.
Вот, блин, маскарад, только и успел подумать Юран, когда на плечи ему нацепили горностаевую мантию, а на голову водрузили корону. Чувствовал себя Возницкий последним дураком: что будет носить такое, не мог даже и помыслить, а тут раз — и царь!
— Возницкий, вам пора.
Шефа уже полчаса как увезли, разбирательство оставили на потом, за него остался жандарм в чине штабс-ротмистра. (Из кавалеристов особист, подумал Юран.) Держался он подчеркнуто официально, панибратства не допускал и понравился кузнецу гораздо меньше, чем покойный куратор. Он и сопровождал Юрана, когда тому пора было предстать перед народом.
Перед самой террасой штабс остановился и спросил:
— Металлические предметы в карманах есть: ключи, монеты, булавки, оружие?
— Откуда? — пожал плечами кентавр. — Гол как сокол. Еще императора изображаю… А, нет, вру — подковы.
Жандарм побледнел.
— Что такое? — смутился Юран.
— На террасе будет включен мощный электромагнит, любая железная вещь в радиусе трех метров прилипает к полу намертво, вместе с обладателем.
Кузнец вздохнул с облегчением:
— Фу, напугал! У меня нержавейки, легированная сталь, присадок столько, что никакой магнит не возьмет.
— Точно?
— Не будь я кузнец.
Офицер достал из кармана мобильник, набрал несколько цифр и, едва ему ответили, приказал:
— Готовность номер один! Объект пошел. По моей команде включаем поле.
Оторвавшись, он легонько подтолкнул кузнеца к дверям:
— Ну, с Богом.
На первых тактах гимна Возницкий со всей возможной в его положении грацией подошел к перилам, стараясь не наступить на мантию и не уронить корону, и только тогда вспомнил, что подковы держатся на обычных черных гвоздях. Но было поздно — ноги намертво приросли к ковровой дорожке.
Кузнец вздохнул и посмотрел вокруг. Такого количества народу он не видел даже на вокзале.
Народ тоже узрел царя, и по площади пронеслось троекратное «ура».
И Юран понял, что все рады его видеть. Несколько тысяч человек стоят на морозе и приветствуют его, простого кузнеца Возницкого… Ну, они, конечно, не знают, что он простой кузнец, но ведь радуются. Не чужой он, значит, свой. Даже слезы на глаза наворачиваются.
Возницкий сверкнул зубами и помахал рукой в ответ. Начался парад.
Едва Преображенский полк развернулся для торжественного марша с равнением на августейшую персону, Юран получил первую пулю. Он чувствовал, что целились ему прямо в лоб, чуть выше переносицы, точка, куда должна была вонзиться пуля, горела, будто ее вьетнамским бальзамом натерли. Однако электромагнитное поле изменило траекторию, поэтому пуля попала в круп.
Боли он почти не ощутил, разве что задние ноги вдруг резко начали слабеть. Юран крепко ухватился за перила и перенес тяжесть тела на передние, пытаясь высмотреть огневую точку.
Позади приоткрылась дверь.
— Живой? — услышал Возницкий взвинченный голос своего ротмистра.
— Пока да, — полуобернувшись, прошептал Юран. — Отключайте свое поле гребаное, вытаскивайте меня, а то я прилип.
Круп вспыхнул еще двумя кровавыми фонтанчиками. Жандарм витиевато выругался, но быстро взял себя в руки:
