И послал Фарра на поиски Такхи людей, чтобы вернули они ее и дочь ее. И не сказал о том Фарра Лоту, не желая расстраивать надеждой напрасной. И вернулись люди лишь через полторы луны – пустыми, доложив хозяину, что дошли они до самой Эблы17 в своих поисках, а в Эбле след Такхи оборвался. И сказали, что будто бы видели некоторые женщину с девочкой, что ушла за караваном большим в Страну Фараона, но не рискнули они идти дальше за следом ненадежным.
Вольготно жилось Лоту в Халдее. Одевали его в самое лучшее, кормили самым вкусным и всюду, где бы ни появился, встречали улыбками и предлагали приятное. Ибо стал Лот любимцем Фарры, каким некогда был Аран. И даже больше Арана полюбил Фарра внука любовью ревнивой и щедрой. Чувствовал себя старик виновным в бедах сына, умершего на чужбине, чувствовал вину за беспризорное детство внука и разлуку с матерью – и всей душою стремился Фарра хоть отчасти вернуть Лоту то, что отняла у него судьба жестокая. Стал Лот слепому старику поводырем. Стал игрушкой любимой в забавах его одряхлевшего тщеславия. Стал гордостью и надеждой уставшей от жизни души.
– А красив ли мой внук Лот? – часто спрашивал старик у окружающих.
– Красив! Ох, красив! – хвалили искренно люди мальчика.
А Лот и, правда, был красив. Изменился он разительно с тех пор, как приехал в Халдею. Была его кожа прежде черной как у эфиопа, а ныне, под ласковым солнцем Халдейским, посветлела, стала нежно-золотистой как песок на закате. Были локоны его прежде спутанные, сухие и темные, а ныне залоснились густыми кудрями, стали как у Такхи, кто помнил ее, – цвета стеблей камышовых. И глаза у Лота были серые, большие. И широкие, не по возрасту, были плечи у мальчика, и длинные мускулистые ноги, и ростом он уже сейчас, в тринадцать лет, был почти как мужчина взрослый. И когда приехал он, был худой и плоский, а сейчас стал стройным, и тело его делалось день ото дня бугристее. Был он совершенен как идол, выточенный из одного куска эбенового дерева, – ни сучка, ни задоринки, к чему можно придраться. И смотрел Лот на людей пристально, а говорил мало. И не улыбался он почти, зато часто на губах его играла ухмылка горькая. И когда сравнивали люди Лота с отцом его Араном, выходило, что сын был красивее, но отец милее. Но как не старался Фарра, не смог он добиться ответной любви внука. Терпел Лот докучливую любовь старика, позволяя собой играть, а при первой возможности убегал.
Быстрее других сблизился Лот с дядей Нахором, а еще больше дяди – с Милкой. Была Милка нрава простого, говорила что думает, делала что хочет, а поскольку женщина она была добрая, то, что не делала она и не говорила, выходило хорошо и приятно другим. Стал Лот часто бывать в их шатре. Стал водиться с детьми Нахоровыми, старший из которых, Уц, был на два года старше Лота, а младший, Вуз, на год младше. И стала ему сестра Милка сестрой, а дядя Нахор – дядей, а шатер их – кровом семейным.
А с Аврамом, дядей своим старшим, Лот не разговаривал. И Аврам не пытался заговаривать с племянником. Была между ними Такха. И еще что-то, о чем Лот не догадывался. А вот к Саре, жене Аврама молодой, влекло Лота чувство непонятное, ибо не было это чувство родственное, а скорее – удивление. Как удивился Лот, впервые увидев Сару, волнующей красоте ее, так и жил с этим чувством. И часто он втайне подглядывал за Сарой, – когда шла от шатра, когда стояла у огня трапезного, когда сидела рядом в собраниях, – и если, бывало, ловила она его взгляд ошеломленный пристальным взглядом вопрошающим, смущалось сердце Лота, опускал он голову и старался унять в груди стук сердца возбужденный, который, казалось ему, все слышали.
Но больше всего любил уходить Лот к людям рабочим – к пастухам, кузнецам, плотникам и каменотесам. Любил он есть из их котлов, пить из их бурдюков, наблюдать за работой их ловкой, слушать шутки соленые и сказки веселые. Но не часто удавалось ему быть среди людей. Хоть и жил он привольно, но полной воли у него не было: куда бы ни пошел Лот, всюду он чувствовал на спине своей взгляды соглядатаев. Боялся Фарра, что сбежит Лот. И если отходил Лот надолго и далеко от шатров, окликали его люди приставленные, словно только что нашли, и звали к шатрам, говоря, что срочно он понадобился деду для дела важного.
А меж тем, не раз после возвращения Лота, напоминал Аврам отцу о сне его вещем.
– Вот кровь Арана с нами, – говорил он. – И Нахор с нами. Отчего же, отец, не идем мы из Халдеи в землю Ханаанскую, как велено было тебе Богом нашим через Вестника?
– Не время еще, – отвечал Фарра. – Послал я людей за Такхой. Может быть, найдут ее и приведут?
А потом, когда вернулись люди пустыми, говорил:
– Не привык еще Лот к нам. Смотрит волчонком по сторонам – так и ищет убежать. Пусть освоится и смирится с положением своим.
А после, спустя еще время:
– Опасно сейчас выступать. Слышал я, что неспокойно стало на большой дороге. Рыскают по ней разбойники как звери лютые, нападая на караваны, и не в силах их усмирить войска царские наемные. Куда уж нам с ними справиться, если нападут. Подождем до весны.
И каждый раз, когда Аврам заводил речь об исходе, находил Фарра причину, чтобы отсрочить дело. И пытался Аврам говорить об этом с Нахором, чтобы вместе убедить отца. Но Нахор отвечал, смиренно опуская голову:
– Отцу лучше знать, что делать. Старше он, а значит – ближе к Богу. Скажет выйти, пойду за ним. А пока молчит – и нам молчать пристало.
И злился Аврам на Нахора, на притворное смирение его, ибо знал он, что не верит Нахор ни во что, кроме звона золота. И злился он на отца, который не тверд был в вере предков: хоть соблюдал старик обряды, совершал жертвы чистые, но слал также дары обильные в храмы языческие и держал в шатре своем идолов. И обидно было Авраму, что не к нему, во всех делах следующему заветам предков, а к отцу его слабовольному был обращен призыв Божий. Но решил Аврам, подумав, что, через Фарру, было дано указание Божье всему роду их, которое должно выполнить, чтобы свершилось через это благовещение. И решил Аврам, что если даже отец его и брат не внимут призыву ясному и знамению очевидному, не изойдут из Халдеи, то он один это сделает. И решив это, стал Аврам собирать вокруг себя людей богобоязненных, и стал говорить с ними о вере чистой и о мерзостях жизни в земле Халдейской, где властвуют силы поганые под видом богов и где невозможно жить истинно верующему, чтобы не осквернить грехами смертными душу свою вечную. Но не все, к кому он обращался со словами увещевания и призыва, соглашались следовать за Аврамом. Некоторых смущала неистовость и суровость веры его. А другие страшились дороги дальней и превратностей в земле чужой. Ибо многие люди предпочитают малое зло ближнее добру, путь к которому долог и тягостен. Говорили такие:
– Нам и здесь хорошо. Будем жить, где предки наши жили, – и отходили, посмеиваясь.
И дошли до Нахора слухи о разговорах тайных Аврама с людьми рода, и рассказал он об этом отцу своему Фарре. А Фарра сказал:
– Вот сын мой, желающий выйти из воли моей. Если считает он себя правым, пусть уходит. А я не дам ему мое благословение.
В то время было в Халдее два царя – два брата близнеца, сыновья царя прежнего. И правили они согласно, ибо были дружны, а некоторые говорили: были любовниками. И правили они страной как хотели, а не как подобает: ни в чем не отказывали себе, ища удовольствий в излишествах, а народ свой притесняли нещадно. И стонал народ от их самоуправства необузданного, но никто не дерзал противиться открыто, ибо всякого, кто имел смелость восстать против них, истребляли они безжалостно.
И дошло до Фарры, что давно зарятся цари на богатства его и хотят отнять силой. И донесли Фарре, что недовольны цари на него за Нахора, которого он приютил, а также за то, что слишком много людей собрал вокруг себя пастух безродный и вооружил самовольно. И предупредили Фарру, что должно ему опасаться нападения вероломного от царей. И стал Аврам указывать отцу на опасность эту как на еще одну причину, чтобы уйти из Халдеи. Но Фарра не внял предостережениям сына. Слал Фарра исправно, как в прежние времена, долю царскую из богатств своих в Ур – и скотом, и золотом. Посылал людей своих на работы поденные царские – сколько требовали. И считал Фарра, что ничем более не обязан он царям, и не к чему им придраться, чтобы не показать свою явную несправедливость. И надеялся еще он на силу свою возросшую и на слабость царей Халдейских после войны продолжительной. И потому оставался Фарра на своем месте, не видя угрозы явной.
Но вот случилось в один день, что не вернулись из Ура люди его – те, кто ходили в город торговать и на работы. А пришли вместо них к Фарре люди царские и объявили, что взяты люди Фарровы в залог. И не вернут их Фарре до тех пор, пока не выдаст он на суд царский мятежного своего сына Нахора, что выступил против них, поддержав притязания на царство дяди их вероломного. И что накладывают цари на Фарру наказание имущественное за сокрытие преступника – скотом, золотом и прочим добром. И зачитали царские люди список длинный, в котором было перечислено подробно, сколько и чего должен Фарра выдать за провинность. И было это много. И в конце сказали царские люди, что следует Фарре выполнить приказ царский в точности и немедля, если хочет избежать наказания худшего.
