— Т-там... — Фуллон указал рукой в сторону городских ворот, — висит...
Базилл помрачнел.
— Понятно. Сколько всего здесь было варваров? Какие? Кто ими командовал? Куда ушли?
— Н-не знаю... Много... Фра... фракийцы...
— Из какого племени? — спросил легат Гортензий, присутствовавший при допросе.
— Н-не знаю... Волки... Вырезали... Аминту убили, соседа... Семью его... Все амбары выгребли... Волки...
— Какие еще волки?
— Н-не знаю... Волки... С хвостами...
— Тьфу-ты! Кого ты притащил, Клавдий?! Найди другого, вменяемого. И побыстрее, у нас мало времени! — Базилл посмотрел на пленного, — теперь с тобой, варвар. Куда ушел Дромихет?
Фракиец оскалился и сплюнул:
— Чалас.
Легат сжал зубы.
— Без перевода понятно. Клавдий, постой, займись этим, он должен заговорить.
— А он по-нашему, понимает? — спросил Лукулл.
Базилл посмотрел на Марка.
— Где Реметалк?
— Ускакал с Осторием.
— Самого-то куда понесло?! Кого-нибудь из его людей сюда, живо!
— Луций, я отправил все фракийские когорты прочесывать окрестности, — объявил Гортензий.
Базилл глухо зарычал.
— Мне нужен фракиец! Любой. Гарса здесь?
— Еще не вступил в город, мой легат. Его когорта в самом хвосте.
— Марк, дуй к Гарсе, у него там наш марианец. Вроде, среди его людей фракиец был. Тащи его сюда.
— Слушаюсь!
Шестая центурия подошла к городу уже в темноте. Хотя, это с какой стороны посмотреть — Гераклея пылала, и мятущееся пламя пожара ярко-рыжими ножами кроило ночь на лоскутки света и тьмы. Зарево разливалось по небу, видимое за много миль. Ворота города распахнуты настежь, сотни, тысячи людей суетились в кольце городских стен и снаружи, растаскивали баграми горящую кровлю домов, сараи, загоны скота, заваливали огонь песком. Легионеры и горожане топорами, лопатами, что в руки попалось, создавали вокруг каждого горящего дома пустое пространство. Если в городе и были ручные помпы, с таким большим огнем им не справится, а из реки, текущей совсем рядом с городом, ведрами воды не наносишься.
Городские ворота, обращенные на юг, были образованы двумя рядом стоящими каменными башнями, соединенными деревянной галереей, охваченной пламенем и грозившей обвалиться в любой момент. Над одной из башен с громким треском обрушился дощатый шатер, взметнув в ночное небо целый фейерверк искр.
Под огненной аркой бежали люди. Из города выносили раненых, выводили женщин и детей. Некоторых волокли силой. Один солдат тащил на плече девушку. Та вопила, срывая голос, звала кого-то по имени и рвалась назад, в огонь, в смерть. Пылающая галерея опасно покосилась. Рухнет и похоронит всех, десятки жизней за один миг...
— Отняли награбленное... — процедил Авл.
Возле ворот валялись трупы побитых варваров. Своих товарищей, погибших в недавней схватке, легионеры стаскивали в сторону.
— Мешки и щиты на землю! — скомандовал Север, — кольчуги долой, шлемы оставить, взять корзины для земли, лопаты и топоры!
Легионеры спешно разоблачались.
— А это что такое? — спросил один из солдат, указывая пальцем.
— Где?
— Да вон, у самых ворот.
Север сжал зубы: возле городских ворот в землю было вкопано с десяток длинных шестов, на которых висело... Раньше это было живыми людьми...
— Сбереги, Юпитер... — прошептал Авл, — как же это...
— Варвары, — процедил Кезон, — заостряют кол и жертву задницей на него натягивают. Потом вертикально ставят. Кто сразу от боли помер — тому повезло. Кол все потроха медленно раздирает...
— Избавь меня от этих подробностей, — поморщился Авл.
— А галлы, я слышал, жертву в плетеной клетке сжигают, — поделился знанием другой солдат, не столь впечатлительный.
— Заткнитесь все, — отрезал центурион.
Почерневшие, разложившиеся трупы, обклеванные воронами, висели на колах уже весьма продолжительное время. Один из них был обернут в нечто, когда-то бывшее всаднической тогой. Узкая пурпурная полоса еще угадывалась по краю одеяния, темно-бурого от высохшей крови.
— Они казнили местных магистратов, — высказал догадку Квинт, — наверняка, префекта города и других начальных лиц.
К Северу подлетел всадник в доспехах трибуна.
— Ты второй гастат десятой когорты[[11]?
— Так точно.
— В твоей центурии служит фракиец. Он срочно нужен легату в качестве переводчика.
— Бурос! — позвал Север.
Фракиец вышел из строя. Он был облачен, как обычный легионер.
— Садись ко мне, — скомандовал трибун, — а ты, гастат, приступай к тушению пожара.
Фракиец забрался на коня за спину гонцу, и они умчались прочь.
Север окинул взглядом построившихся солдат и скомандовал:
— За мной бегом, марш!
За все время Балканской кампании Клавдий Глабр приобрел весьма богатый опыт развязывания языков. До прибытия переводчика пленного предварительно "обработали", не задавая ему вопросов. Во время экзекуции варвар не молчал, постоянно что-то треща на своем языке. Это навело трибуна на мысль, что трудностей не возникнет. Кто говорит, тот скажет. Правда, несколько смущало, что болтовня варвара не отличалась разнообразием. Фракиец повторял один и тот же набор слов, в котором преобладали "суку" и "чалас". Глабр догадывался, что это ругательства, и поэтому продолжал "подготовку" пленного к допросу.
В наскоро поставленную палатку вошли Лукулл с переводчиком. Пленный стоял на коленях, вернее безвольно висел, уронив голову на грудь, между двумя солдатами, вывернувшими ему руки. Лукулл приблизился и приподнял голову варвара за подбородок. Вся нижняя часть лица фракийца, искаженная хищной гримасой, была залита кровью.
— Быстро ты его, Клавдий. Часом, не перестарался? — поинтересовался Лукулл, — он говорить-то вообще сможет?
— Сможет. Вполне в сознании. Смотри, как таращится.
Действительно, глаза фракийца не закатились, затянутые поволокой, как бывает, когда жертва "плывет", а впились в Марка, как зубы хищника в беззащитную плоть.
— Ну ладно, времени мало, приступим к делу, — Лукулл повернулся к Буросу, — спроси-ка его, куда бежали варвары, захватившие Гераклею? Сколько их?
Бурос спросил. Пленный обнажил остатки передних зубов и прохрипел:
— Чалас.
— Дерьмо, — перевел Бурос.
— Это я уже и сам догадался, — невозмутимо бросил Глабр и дал знак одному из солдат, — сломай-ка ему палец.
Фракиец попытался сжать кулаки, но это ему не помогло. Хрустнули кости, выворачиваемые из сустава. Варвар взвыл.
— Говори!
— Чалас! Суку пор! О, дисе, Кандаоне, да ме дарсас!
— Скажи ему, что если он не будет отвечать, его ждет очень мучительная смерть, — обратился к переводчику Лукулл.
— Осмелюсь возразить, командир, это бесполезно, — сказал Бурос.
— Почему?
— Он не боится смерти.
— Чушь. Я встречал людей, бравировавших тем, что не боятся смерти, — не поверил Глабр, — некоторые действительно умирали отважно. Даже с улыбкой на лице. Таких людей единицы. Этот не похож. Уж я разбираюсь.
— Фракийцам умирать проще, чем вам, римлянам или эллинам, — объяснил Бурос, — вас в посмертии ждет серое беспамятство. Ваши души все забывают. Это небытие навсегда. Мы, фракийцы, знаем, что после смерти наши бессмертные души попадут в чертог Залмоксиса и по его воле, когда-нибудь, вновь возродятся. Ты не запугаешь его угрозами мучительной смерти, трибун.
— Чем же его сломить?
Бурос помедлил с ответом, было видно, что ему не хочется говорить.
— Если пообещаешь ему, что отрубишь руки и ноги, но не дашь истечь кровью, оставишь жизнь, это может напугать его.
— Хорошая мысль. Скажи ему это.
Бурос поджал губы, но приказ исполнил. Пленный побледнел, но что-то быстро проговорил и, запрокинув голову, завыл по-волчьи. Один из державших фракийца легионеров ударил его кулаком в живот и варвар заткнулся.
— Что он сказал?
— Он сказал, что Кандаон, бог волков-воинов, не допустит, чтобы его сын жил беспомощным обрубком. Он подарит ему быструю смерть от боли.
— Боли, значит, тоже не боится, — процедил Глабр, — а вот в это я уж точно никогда не поверю. Боль можно терпеть, когда она быстра и преходяща, но если ее сделать непрерывной...
Трибун собрался отдать легионерам, выполнявшим функции заплечных дел мастеров, приказ возобновить пытку, но Лукулл остановил его.
— Подожди, Клавдий, тот сукновал тоже что-то лепетал про волков, — Марк повернулся к Буросу, — кто такие эти "волки-воины"?
— У тех гетов, что живут на левом берегу Данубия, есть один обычай, появившийся не так давно, около ста лет назад. Их юноши, достигая совершеннолетия, становятся волками...
— Как это?
— Об этом знают лишь капнобаты, "блуждающие в дыму" — жрецы, одурманивающие себя дымом конопли. После таинства, уже не юноши, но мужи, молодые воины становятся братьями, отмечая себя волчьими шкурами.
