Так что соседи в палате жадные попались, хоть по воспоминаниям люди в СССР не были жадными и всегда делились. Не помню чем, но ясно помню, что товарищ товарищу помогал и в учебе и в труде. И очень мне как-то обидно, что денек нету даже на кружку пива, хотя какое там пиво зимой. И не знаю, где тут в этой Вязьме пивнушка? Но обидно. Очень!
И в процессе таких эмоциональных раздумий будто некий второй я вмешался в мою больничную деятельность. И через час я засунул в кармашек спортивных штанов целый червонец. Целый розово-красный чирик с невозмутимым Лениным на правой половине. Слева герб СССР. Справа В центре номинал. Ниже текст «Билет Государственного Банка СССР. 10 Десять рублей. Банковские билеты обеспечиваются золотом, драгоценными металлами и прочими активами государственного банка». Справа купонное поле для просмотра водяного знака, гильош с номиналом и надписью.
— Деноминированный, — гордо сказал владелец, выигравший в палатном аукционе ампулу с возбудителем, послереформенный. Не то, что старые портянки. Можно на золото обменять [5].
— Где? — сразу спросил я.
— В Москве, в главном банке, вот же написано.
Но расскажу подробней о том, как я будто зачарованный спер в сестринской ампулу глюкозы и в туалете долго оттирал надпись. Потом, одолжив иголку, старательно, боясь расколоть, нацарапал иностранными буквами: «VOZ», положил в карман пижамы и как бы невзначай вынул после ужина, стал рассматривать. Скучающие соседи, естественно, поинтересовались — что за ампула такая?
— Возбудитель иностранный, — коротко сказал я. — Стояк от него всю ночь.
Не знаю, как моему подсознанию удалось выдумать эту аферу, но вскоре состоялся настоящий аукцион, где победителем оказался жирный и неопрятный бухгалтер какой-то конторы. Жена, довольно красивая женщина лет сорока каждое утро приносила ему в баночках с пластиковыми крышками супы и вторые блюда, но он еще и в столовую ходил… Как только влазило! Ему выписывать с его кожной инфекцией только через неделю, успею смотаться прежде чем он испробует мой «VOZ» на практике. Но вреда не будет, глюкоза полезна.
С червонцем, в спортивном костюмчике с надписью СССР, в чужом пальто с шалевым воротником и в чужой шапке-ушанке я двинул кони (ну откуда у меня в лексике столько жаргона) на поиски забегаловки. Которая обнаружилась недалеко от больницы рядом с гастрономом. Вертикальная надпись: «Рюмочная» освещалась витриной гастронома, где лежали макеты колбас, сыров и картонные окорока. Дощатая дверь питейного заведения захлопнулась за моей спиной.
Как-то, связи с этим и от ощущения свободы, сразу вспомнилось:
«В коридоре к уходящему Бендеру подошел застенчивый Альхен и дал ему червонец.
— Это сто четырнадцатая статья Уголовного кодекса, — сказал Остап, — дача взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей.
Но деньги взял и, не попрощавшись с Александром Яковлевичем, направился к выходу. Дверь, снабженная могучим прибором, с натугой растворилась и дала Остапу под зад толчок в полторы тонны весом».
— Удар состоялся, — сказал я громко и потер ушибленное место, — Заседание продолжается, господа присяжные заседатели!
Выпьем, братцы, пока тут,
На том свете не дадут,
Пока тут — живи, не унывай!
Ну, а если там дадут,
Выпьем там и выпьем тут,
Там и тут друзей не забывай!
Леонид Север
Как-то тускло мне показалось в забегаловке, какое-то предвкушение праздничных кафушек сразу угасло. Лишь в памяти светилась надежда, что где-то есть чистенькие вечерние места отдыха с разными напитками и красивыми закусками. Тут же все было просто: напитки — столичная и московская, закуски — шпротина на хлебе или ломтик селедки на хлебе. Несмотря на скудный выбор народ толпился. И было две очереди: во второй отпускали пиво в свою тару.
— Пену будем ждать, пока осядет? — хрипло вопрошала дородная мадонна пивного крана.
— Нет, нечего ждать! — отвечали задние в очереди.
Второй продавец, на сей раз мужик с рыжими усами на бульдожьей красной роже, распоряжался стопками водки и кружками пива. Функцию стопок исполняли мытые в тазу граненные стаканы, куда наливали на глаз — половину или полный.
Стоило все это убожество недорого, сто грамм водки — 70 копеек, пиво — 22 копейки, закуска — 8 копеек. И это с ресторанной наценкой.
Я отошел к «стоячему» круглому столику, расчистил от селедочных объедков и газетных клочков место, пригубил свои первые в новой жизни сто грамм. Чего-то необычного в водочном аромате не нашел. Сивухой не пахнет, ацетоном не отдаёт. Легкое жжение в желудке ощутил спустя 3–5 секунд. Послевкусие нейтрально-водочное с небольшой, я бы даже сказал, минимальной сладостью. Не фонтан, а так вполне приличная водка.
Отхлебнул пиво. Кислятина жидкая. А вот закуска вкусная, особенно хлеб. Допил водку, подошел к краснорожему, спросил:
— А не разбавленное пиво есть?
На меня окрысился не только продавец, но и покупатели. «Пей, что дают. Неразбавленного он захотел! Я чо, буду тут упираться за 75 рублев!»
Действительно, подумал, ведро на бочку особо и не чувствуется, а продавцу приварок.
Какой-то старичок дернул меня за рукав:
— Они, слышь, еще по-божески. Не шибко разбавляют. Вон в ларьке Клавка, та и по два ведра льет. Зато тут водка хорошая, настоящая московская.
— Ну тогда еще сто грамм налей и селедку.
Селедка оказалась не такой вкусной, как шпротина. А хлеб — очень. Я стал думать о том, что где-то приходилось кушать невкусный хлеб раз ощущения все время подчеркивают вкусноту его и в больнице, и в забегаловке. Казалось, обычный черный хлеб…
Двести грамм в желудке пригрелись, растеклись по кровеносным сосудам, достигли головы. Мне стало хорошо и как-то душевно тепло. Невнятный говор за столиками — резкий и пьяный по началу, обтекал мягкой ритмичной волной мою ватную голову. Я заказал еще порцию и закуску с шпротиной.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен…
И как-то обнаружил себя уже с приятелями, да и пиво организм принимал уже не морщась.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» [6] кричат.
Смутно помню, что читал стихи, с кем-то чокался, с какой-то дамой преклонных лет выпил на брудершафт и долго оттирал губы от её сладкой
