— Давайте отрежем Сусанину ногу, — предложил Ефимыч.
— Не надо, не надо…
Рамон включил фары.
Вырулив на окраины, он расслабился. Кольцевая, затем выезд на шестьдесят четвертое шоссе, мост и та самая укромная заправочка. Все.
Он прибавил газу.
Кадилов закурил.
— Достал ты, Ефимыч.
— Спокойно, Никита. Со мной не пропадешь.
Справа тянулся частный сектор и гаражи, слева — недостроенные коттеджи с прилегающими огородами. Еще дальше — зубчатая стена леса. Солнце, залив напоследок расплавленным металлом пыльные стекла деревянных изб, ухнуло в небытие.
— Здравствуй, ночь, — сказал Рамон.
Выглянула луна.
Полная.
Тени срастались, захватывали пространство и время. Отгрызали его у дня кусок за куском.
Облупившийся жестяной прямоугольник с перечеркнутой надписью «Ильинск». На русском языке.
Поворот.
Мост: впечатанные в вечернее небо конструкции, чугунные перила, отрезок двухполосной автострады…
— Вот она, — Кадилов толкнул Рамона в плечо.
«Чероки» сбавил скорость и плавно подкатил к заправочной станции.
Ряд автоматов с притороченными щупальцами шлангов и атавистическими указателями цен, будочка заправщика, а чуть поодаль — отделанный сайдингом магазин. И уж совсем непривычное для славянских мест явление — мотель. Длинная приземистая постройка в виде буквы «Г», имеющая ряд окон и дверей, вплотную примыкающая к магазину. С плоской крышей.
Первое, что бросалось в глаза — яркие квадраты витрин.
Электрический свет.
Рамон заглушил мотор. Посигналил. Истошный вопль клаксона промчался над безлюдной парковочной площадкой и умер в крепчающих сумерках.
Никто не вышел.
Ноль реакции.
— Заправляйся, — предложил Леа, — и вали отсюда.
Рамон улыбнулся.
— Через город?
Ефимыч молча взял обрез и выбрался из машины. Прибор ночного видения делал его похожим на странное рогатое животное. Вдалеке, на пределе слышимости, громыхнуло.
— Туча, — констатировал Леа.
— Может стороной пройдет.
Китаец пожал плечами.
Кадилов, повозившись с заправочным автоматом, безнадежно махнул рукой. Отвернулся от налетевшего ветра, чиркнул спичкой. Обрез был зажат у него под мышкой.
Рамон опустил боковое стекло, и в салон пахнуло свежестью. Затем Ефимыч раскурил «беломор».
— Ну? — спросил Рамон.
— Заблокирован. Из будки.
Рамон посигналил еще раз. Внутри копилось раздражение.
— С востока идет, — сказал Кадилов, имея в виду фронт. — Прямо на нас.
Рамон включил фары.
— Аккумулятор посадишь.
— Твою мать, Ефимыч.
Снова — сумрак. И противостоящий ему магазин.
Затянувшаяся пауза.
— Никита прав, — раздался вдруг голос Ефимыча. Хриплый, надтреснутый. — Ехать нам некуда. Шоссе перекопано, а возвращаться в город — верный каюк. Здесь заночуем.
Рамон вздохнул.
Любит Ефимыч озвучивать невысказанное.
Небо утробно заурчало, словно репетируя, и вдруг разразилось оглушительным раскатом.
Секунду назад Рамон сидел за рулем, и вот он снаружи, с помповым ружьем, закинутым на плечо. Леа дернулся было следом, но Ефимыч покачал головой: кому-то надо остаться.
Магазин заливал светом край ночи. Льдистым пламенем полыхала неоновая вывеска. «КАФЕ». Рамон толкнул стеклянную дверь и вошел первым. Снял помпу с плеча, поводил стволом. Вытянутое помещение, три ряда стеллажей и настенные полки, уставленные консервами, трехлитровыми банками с компотом, минеральной водой, спичками, хлебом, молоком, ящиками с гвоздями и шурупами.
Рамон двинулся вдоль ближайшего ряда. Силуэт Кадилова, слившийся с вечерней мглой, скользил за гранью витрины. Впереди показались пластиковые столики, стулья, морозильники для пива и «кока-колы», касса. За кассовым аппаратом — человек.
— Эй! — окликнул Рамон.
Человек поднял глаза. Лысеющий, лет сорока, мужик в серой спецовке с множеством карманов. Узкие плечи, длинные руки. Правая — под стойкой. Рамон ухмыльнулся. Помпа смотрела точно в грудь чувака.
— Бабки считаешь?
— Работа.
— И как?
— Неплохо.
— Бумажки еще в ходу.
— Как видишь.
Отвечает спокойно. Чувствует себя хозяином положения.
— Где Матей?
Их разделяла дистанция в десять шагов. Промахнуться сложно. И одному, и второму. Но рядом, за стеклом, стоял Ефимыч. И держал обрез. Приличный аргумент в споре.
— Я Матей.
— Почему я должен тебе верить?
Узкие губы заправщика растянулись.
— Потому что на дворе послезакатье. А я не обернулся. Единственный в городе.
— Тогда покажи руки.
— Что?
— Достань правую руку из-под стойки. И покажи мне.
— И ты загонишь в меня пулю.
— Нет.
— Почему?
— Потому что я иду в Форт. И мне не нужна твоя смерть.
Заправщик поморщился.
— Не годится. Опусти ружье.
— Опущу, — согласился Рамон. — Но в случае чего мой друг продырявит тебя.
— Где он?
— На улице.
* * *
В будке вспыхнул свет.
Со своей позиции на крыше Рамон видел, как Ефимыч берет шланг и подходит к машине. Леа обходил станцию по периметру. Он почти сливался с окружающим ландшафтом. Клубящаяся мгла, подсвеченная луной, загромоздила все небо. Вновь громыхнуло.
Рамон опустился на одно колено.
Станция, как он и предполагал, была оборудована мощным дизельным генератором армейского образца, спрятанным в подвале. Матей нашел сей агрегат на складе военной базы в пятнадцати километрах к юго-востоку отсюда. Достопримечательностей там хватало: побелевшие кости солдат, зачехленная бронетехника, консервы. Артезианская скважина, бункер, система спутниковой связи… Впрочем, устанавливать эту связь уже некому. Да и сами спутники вряд ли функционируют.
Движение.
На площадку выбежал четырехлетний Игорек. Сын Матея. Рамон расслабился, отвел пушку.
— Порядок! — крикнул Кадилов.
Заправщик потушил свет и вышел из будки. Запер ее на ключ. Багажник «чероки» под завязку набили запасными канистрами, консервами и пластиковыми бутылями с водой. В бардачке лежала пачка ксерокопий — карты района, подъезды к Форту. Патроны с серебряной картечью — для кадиловского дробовика.
— Папа!
Игорек вприпрыжку помчался к отцу. Вцепился в штанину. Матей поднял малыша и отшлепал по заднице. Поставил на асфальт.
Мальчик заныл.
— Папа…
— Что я тебе говорил?
— Не выходить…
— Верно. Не выходить наружу после заката. Марш домой.
Ребенок подчинился насилию.
Матей повернулся к Кадилову.
— Тачку отгони в гараж. Целее будет.
В воздухе блеснули ключи. Ефимыч, поймав связку, сел в машину. Из-за будки вынырнул Леа, кивнул Рамону: чисто.
Джип медленно покатил к дальней оконечности мотеля. Туда, где торчало неказистое жестяное сооружение. Гараж.
Рамон, громыхая кроссовками по жестяной крыше, зашагал к распахнутому люку. Нащупав ногами верхнюю ступеньку деревянной лестницы, спустился в тускло освещенную утробу подсобки. Из-за напластований ящиков, мешков, картонных коробок и сломанных стульев было достаточно сложно развернуться. Рамон стал пробираться к зарешеченному красному огоньку лампы и смутно прорисованному прямоугольнику двери. Дальше — узкий коридор, ведущий к черному ходу и занавешенный куском выцветшей тряпки проем. Рамон отодвинул тряпку и оказался в магазине, позади кассы.
— Бабай! — Игорек ткнул в него пальчиком.
— Нет, — улыбнулся Матей. — Это дядя Никита.
— Никитя.
— Никита.
Леа и малыш сидели за пластиковым столом. Матей приводил в движение хитрый механизм, закрывающий витрину гофрированным стальным листом.
Рамон потянулся, хрустнув суставами. Устало прислонился к стене.
Хлопнула дверь, и на пороге возник Кадилов.
— Запри, — бросил Матей.
Ефимыч забренчал ключами, искривившись вопросительным знаком.
— И так… каждую ночь? — спросил Рамон.
— Нет, — заправщик перешел к следующему окну. — У меня с ними паритет. Я не вмешиваюсь в их дела, они — в мои. Днем ведь всякий нуждается в керосине, спичках, соли. Только я знаю, где их достать.
