— А почему Петька-то? — хохотнула Капитолина. — Это же я тебя увидела. Думаю — а может, клюнет Аксенов? А тут бы я тебе все и вспомнила.
— И что бы ты мне вспомнила? — полюбопытствовал я. — Лишил тебя невинности, а потом бросил?
— А разве не так? Жениться пообещал и невинности ты меня лишил, а сам с какой-то старухой под венец пошел. Ну, не под венец, а в ЗАГС. Вот, ты со своей графиней где-то любезничаешь, а я, как Катюша Маслова, тоже несчастная… И я тоже пойду, и какого-нибудь купца отравлю, и пусть меня на каторгу сошлют.
И тут Капитолина всхлипнула. Не иначе, от жалости к себе. Что-то она совсем заговаривается. Но не стал ей напоминать, что дело-то было не совсем так, как она говорит. Кажется, где-то в бумагах лежит письмо, в котором она объясняла, что я неудачник, что ничего не добился, а ей нужно замуж. Потом, правда, было еще письмо, в котором она жаловалась на меня самому товарищу Ленину. Ну да ладно.
Кажется, я не ошибся, предположив, что Капитолина с похмелья. А еще, как мне кажется, девушка сегодня выпила на «старые дрожжи» и ее начало «догонять».
— Скажи-ка, а ты сегодня не пила?
— А если и пила, то тебе-то какое дело?
— Так ты, вроде бы, ратовала за трезвость?
— А кому нужна моя трезвость, если все пьют кругом? Да и пошел ты Аксенов куда подальше. И деньги мне твои сраные не нужны.
Капитолина полезла под юбку, куда спрятала деньги. Но потом, видимо, передумала. Махнула рукой, развернулась и ушла.
Капитолина-Полина ушла, а я остался стоять, словно оплеванный. И, вроде, не был ни в чем виноват, а появилось чувство вины. Так может, если бы не я, то не случилось бы того, что случилось сейчас? И что теперь делать? Идти за Капитолиной, спасать? А как ее спасать? И захочет ли девушка, чтобы ее спасали?
И на кой черт я пошел гулять на эту набережную?
Глава 4
Муж из Коминтерна
В самых расстроенных чувствах пошел обратно на Красную площадь. Мало того, что переживал из-за Капитолины, хотя, вроде бы, уже большая девочка и должна осознавать, так еще начал себя накручивать, представляя ее дальнейшую судьбу. А еще недоумевал по поводу Пети, рванувшего следом за своей девушкой, решившей отхлебнуть «романтики». Впрочем, это их дело. Я же не удивляюсь тому, что в Париже мужья, иной раз, сами продают собственных жен?
А еще… Стыдно признаться, но слегка пожалел, что отдал девушке все имеющиеся при себе деньги, особенно доллары. И жалел-то не денег, как таковых — в кабинете, который на Лубянке, деньги у меня имеются, а представил себе такое — Капитолину задерживает милиция за попытку продать доллары на улице, хотя положено обращаться в отдел Госбанка, а она сообщает, что получила баксы от самого товарища Аксенова из ВЧК. Да еще начнет рассказывать, как ее соблазнили и покинули. Конечно, каких-то серьезных последствий для меня не будет, но неприятно.
М-да, чего-то я стал придумывать то, чего еще не было, а может и вообще не будет? Но у меня есть такая дурная привычка — заранее раздувать их мухи слона. Знаю, что водится за мной такое, но ничего поделать не могу. Такое за мной всегда водилось, еще со школы, когда представлял себе наихудшее развитие событий. И тут я всегда завидовал «пофигистам», хотя в моей юности такого слова еще не было, оно появилось позже.
Так вот я и вернулся обратно к Спасским воротам, в намерении сесть в авто и съездить куда-нибудь перекусить, как увидел, что возле машины стоит товарищ Пятницкий.
— Владимир Иванович, мы с вами не договорили, — сказал секретарь Исполкома Коминтерна.
— Драться хотите? — поинтересовался я.
— Последний раз я дрался на кулачках с полицией ещев девятьсот пятом году, во время демонстрации, — задорно сообщил Пятницкий. — Но, если вы хотите драться — извольте. Вы, конечно, меня моложе и сильнее, но я отступать не стану.
Невольно я залюбовался большим начальником от Коминтерна. Ишь, как он хвост распушил! Подраться он, видите ли готов. А я-то чего язык распустил? Неужели встреча с бывшей невестой так подействовала, что начинаю нести всякую хрень?
— Тогда начинайте, — предложил я.
— Что начинать? — изумился Пятницкий.
— Драку, а что же еще?
— Но это вы же хотели подраться, разве нет?
— Почему я? — сделал я удивленный вид. — Судя по всему, вы решили меня преследовать. Когда я выходил из приемной, вас там не было, а теперь вы стоите возле моей машины. Так что я могу решить? В приемной председателя Совнаркома вы решили ссору не начинать, а подождать меня на улице. Вы сейчас напоминаете гимназиста, который решил разобраться с одноклассником после уроков.
— Вы так шутите? — догадался Пятницкий.
— Конечно. Где это видано, что бы на Красной площади подрались два большевика, причем, далеко не рядовых.
— Я думаю, Красная площадь еще и не такие дурости видела, — мрачно сказал Пятницкий.
Определенно, товарищ начинает мне нравится. Я смерил взглядом фигуру Иосифа Ароновича, потом хмыкнул:
— Виноват, шутка получилась неудачной. Но коли мы драться не будем, то я готов вас внимательно выслушать.
— Владимир Иванович, а вы со всеми такой ершистый?
— Почему ершистый? — удивился я. — С теми, кто относится ко мне с уважением, я мягкий и пушистый. А с вами, вы уж меня простите, у нас отношения не заладились сразу.
Товарищ Пятницкий посмотрел на меня с грустью и спросил:
— Кстати, я не нарушаю каких-нибудь ваших планов?
Я поднял голову и посмотрел на часы Спасской башни.
— У меня есть еще два часа, но я ужасно хочу есть, — сообщил я.
— Так в чем же дело? — удивился Пятницкий. — Внутри Кремля есть столовая для сотрудников, нас там накормят. Я тоже не отказался бы от обеда.
— Как говаривал один мой друг — а у меня денегов нету, — вздохнул я. — Деньги лежат в кабинете, но до них еще нужно доехать.
Не стану же я рассказывать, что отдал всю наличность знакомой проститутке?
— А нас и бесплатно накормят. Вернее — не совсем бесплатно, но без денег. По вашему удостоверению можно проходить в Кремль, значит, можно перекусить в здешней столовой. Нужно лишь заскочить в канцелярию, взять талоны. Вас зарегистрируют, а счет потом пришлют по месту работы, — сообщил Иосиф Аронович. — У вас просто высчитают из жалованья. При нынешней инфляции это очень удобно, потому что счет присылают по старой цене. У нас своей столовой нет, так я все время сюда хожу.
А я-то решил, что он мне предложит перекусить за свой счет. Не факт, что я бы на согласился, но может и не отказался бы.
Отстояв очередь в канцелярию, мы показали свои удостоверения, получили талоны, а уже потом отправились на обед.
В общем-то, удобно. Не нужно расплачиваться наличными, тем более, при нынешней инфляции. Но глядя, как бойкая девушка-канцеляристка записывает наши данные в журнал, меня укололо некое подозрение. А почему нас не попросили расписаться? А нет ли тут какого-нибудь подвоха? И дело тут не только в моей подозрительности, которая положена чекисту, а в личном опыте. Когда-то, давным-давно, вернувшись из армии, я пошел работать в колхоз. А что такого? Из армии дембельнулся в мае, а начало занятий в институте в сентябре. Вместо того, чтобы болтаться все лето, поработаю, денежек заработаю[2].
И была у нас колхозная столовая, где можно было питаться и за деньги, и «под запись». Записывала безденежных клиентов завстоловой, а от нас никаких подписей не требовала. Мол — верит. Но такая случилась странность — в столовой я пообедал раза три, а высчитали с получки за все десять. Но я-то ладно, шум поднимать не стал, тем более, что нужно было уезжать и продолжать учебу. А вот другие люди оказались понастойчивее, даже обратились к участковому, потом в ОБХСС. И обнаружилось, что завстоловой отправляла в бухгалтерию завышенные данные по количеству едоков, отобедавших бесплатно хотя бы раз. Наличку оставляла себе, а недостачу покрывала за счет тех, кто питался «под запись». Было следствие, суд. Как там все пошло дальше, получил ли кто-то реальные сроки, не интересовался.
