хоть куда. На велосипеде в них удобнее ездить. По холмам лазить, Ай-Петри штурмовать. Просто гулять по лесным тропинкам, грибы искать. Спортивная обувь.
— Спортивная? Спортивная — может быть, — и вижу, что они уже прикидывают, как оно — ходить в таких ботинках.
— Значит, ты в фабриканты метишь? — ехидно спросила Настя.
— Почему? Фабрикантом я не буду, вряд ли. А патент возьму. Деньги нужны.
— У тебя мало денег?
— У меня их совсем нет.
И в самом деле нет. Не балуют детей в этой семье. Совсем.
— Зачем тебе деньги? У тебя и так есть всё, что нужно. А когда вырастешь… — это Настя.
— У тебя есть деньги, — авторитетно сказала Мария. — На твое имя каждый год поступает сто тысяч. Это я точно знаю.
— Толку-то, если я и пятачка не могу взять.
— Тебе дай волю, ты миллион на пятачки и разменяешь. Подожди, придёт время.
— Время, Машенька, не ждёт.
— Например?
— Помните, Papa рассказывал о храбром капитане Седове, что пробивается к Северному Полюсу?
— Да, помним.
Papa читает нам новости. Дозировано. Те, что не смущают неокрепшие умы, а, напротив, внушают гордость за Любезное Наше Отечество. Одной из новостей был поход Седова, вернее, новостью было отсутствие новостей: от экспедиции давненько не поступало сведений. Никаких.
— Он, его команда в беде. Их нужно выручать. Послать спасательную экспедицию.
— И ты хотел бы в эту экспедицию? — спросила Анастасия.
— Хотел бы, но понимаю, что не для меня экспедиции. Маленький я, таких не берут. И здоровье не позволит. А вот снарядить экспедицию, вернее, дать на это денег — почему нет? Если бы у меня были деньги, конечно.
Мисс Робинсон сидела в сторонке, слушала и улыбалась. То ли своим мыслям, то ли её забавляли взрослые разговоры малыша. А я для нее, как и для остальных взрослых, был малышом. И для сестер тоже, но для них я был малышом умненьким. И страдальцем. Потому «взрослые» обороты их не смущали: они считали, что я подражаю Papa, и всячески это одобряли, я же Наследник.
— И потому я хочу не получить деньги, а заработать. Своим трудом. Если хватило ума заработать, то и потратить ума хватит, решит Papa. Может быть.
— Ты думаешь, что это называется — заработать? — фыркнула Машка, показав на мой рисунок.
— Думаю. Но учтите, это я вам по секрету, — оглянувшись на англичанку и понизив голос, сказал я.
А потом запел:
Имею я пирожных горы
И есть, что есть, и есть, что пить
Но сапоги тачаю споро
Что б тунеядцем не прослыть!
Голосок мой слабый, но в ноты попадаю, слух у цесаревича имеется, не отнимешь.
Сестрички прыснули. Понравилось.
— Откуда это?
И в самом деле, откуда? Интернета, телевидения и радио нет, в театр водят редко, и только девочек, я ещё мал для театра, балаганы вообще исключены, книги и ноты мы получаем только после родительского одобрения, так откуда эта песенка?
— Приснилось, — нашёлся я. — Приснилось, будто пошли мы в театр, а там представление, с песнями и плясками.
— Опера?
— Вроде. Но не всерьёз, а шутейное. Для простонародья.
— Фи, это же низменно!
— Что есть, то есть. Потому нас туда и не водят. Но вот приснилось, что я могу поделать? А если приснилось мне, то это уже не низменно! Мне не могут сниться низменные сны! Я не какой-нибудь Ляпкин-Тяпкин, я великий князь! — закончил я величественно.
И что возразить?
Нечего возразить!
Но вечер тянулся долго, потому что вечер в эту пору начинается рано, часа в три пополудни, в половину четвертого.
И мы продолжили рисование. Сестрички расщедрились, дали мне ещё лист бумаги. Хорошей бумаги. Чтобы такое изобразить? Детское?
Я рос — там — книжным мальчиком. И журнальным. Буквально. Бабушка, мама мамы, тоже была учительницей, и у неё было много книг и журналов. Начиналось всё с «Трех поросят». Бабушка включала радиолу, ставила виниловую пластинку со сказкой, и давала книжку с картинками. Картинки мне очень нравились — большие, красивые, с весёлыми поросятами и злым Серым Волком. И пластинку, и книжку я требовал каждый раз, когда меня приводили к бабушке: папа в забое, мама в школе, меня в детский сад нельзя, а куда? к бабушке, куда же ещё. Так и научился читать.
А когда я научился читать не только про поросят, бабушка стала «прививать хороший вкус». Давать правильные книги. Правильные — в её понимании, в понимании учительницы с полувековым педагогическим стажем. «Мальчик и Жар-птица», «Пашка из Медвежьего лога», «Тимур и его команда», «Кортик» — в таком вот духе.
А ещё я часами рассматривал журналы, «Мурзилку», «Пионер» «Костёр». Их когда-то бабушка выписывала для мамы, а мама обращалась с ними аккуратно, и они все — или почти все — сохранились. Я их рассматривал, особенно картинки. И стал сам рисовать. Ходил в местный Дом Культуры, в изостудию, где мне преподали основы. Потом, после аварии, когда шахта обанкротилась, закрылся и Дом Культуры, городу содержать его стало не по средствам. Но я уже не мог без карандаша и бумаги. Рисовал, тем и избывал гибель отца. Он не был шахтером, он работал на шахте инженером-наладчиком, налаживал всякое оборудование. Оно, оборудование, нередко выходило из строя прямо под землей, там он и налаживал. И в тот день тоже, да.
Отец когда-то выписывал «Технику — Молодежи», и после него осталось десятка три журналов, и я тоже их разглядывал и читал. А потом у мусорного ящика часто находил стопки книг и журналов, находил, и тащил домой. Старые люди умирают, а новым людям старые журналы ни к чему. Всё есть в Интернете!
На самом деле нет. Да и не в этом дело. Просто если ты лежишь на диване с журналом, ты читаешь только этот журнал, и всё. А если лежишь со смартфоном, то скачешь туда — сюда. Статья, положим, найдётся, но тут и новости, и «ВКонтакте», почта, опять «ВКонтакте», на тебя сыплются котики, видосики, а ещё нужно в Геншин поиграть, в Майнкрафт, киношку посмотреть, ютуб, прогноз погоды, воздушная тревога, отбой воздушной тревоги, и ото всюду реклама нагло лезет… Сеанс одновременной игры в Васюках получается. Не люблю.
Из журналов я узнал многое. Не буду себя обманывать, узнал поверхностно, но это лучше, чем ничего. Гораздо лучше. И когда я стал иллюстрировать
