На улицах города кипел ожесточенный бой. Столица английской Вест-Индии была переполнена всяким сбродом, многие из которых раньше были «джентльменами удачи», и вот теперь вся эта вольница вместе с одетыми в красные мундиры солдатами отчаянно сражалась за свои собственные шкуры. Они прекрасно понимали, что пришло возмездие за прошлые злодеяния и разбойничьи набеги на соседей.
Алексей Григорьевич собственными глазами видел, как союзная эскадра атаковала английский флот. Вот только британцы не ожидали, что русские корветы, названные по именам святых, вооружены столь страшным и невиданным в здешних водах оружием.
Наверное, английский кэптэн с презрением улыбался, глядя, как маленький русский корвет подходит на пистолетный выстрел к его многопушечному линкору. Но как пика святого пронзила змея, так и торпеда своим взрывом проломила борт вражеского линкора.
Столь же успешна была и атака «Иоанна Златоуста». А в это время с других союзных кораблей на берег хлынул застоявшийся десант, и на улицах Кингстона началось бесшабашное русское веселье…
— А ну-ка, болезные! Поберегись! — во все горло закричал Алехан, поднимая над головой здоровенный гарпун, неизвестно как оказавшийся на улице, и бросился на большую группу бывших флибустьеров — расхристанных, с гнилыми зубами, воняющих перегаром дешевого рома.
Дальше все замелькало перед глазами, вся накопившаяся за эти долгие пять месяцев злоба и ненависть вылилась из Орлова страшными и беспощадными ударами.
Он сражался не на жизнь, а на смерть, не обращая внимания на полученные удары, впав в отчаянное безумие. Он превратился в берсерка, одного из тех самых викингов, что когда-то наводили ужас на всю Европу, — неуязвимых, свирепых, являвшихся ожившим кошмаром для любого врага…
— Все, Коля, умираю…
Боли не было, тело оцепенело, но Алексей Григорьевич чувствовал, как вместе с кровью его покидает жизнь. Он не боялся смерти — вся жизнь прошла в сражениях и походах, в которых погибли его братья и многие другие соратники, и теперь он с ними увидится в Царствии Небесном. Так чего же горевать русскому воину, положившему жизнь за Отечество и други своя?
Из последних сил, захлебываясь кровью, он спросил:
— Город взяли, сынок?
— Взяли, Алексей Григорьевич, наш он теперь!
— Это хорошо! — Алехан улыбнулся, попытался приподнять руку, но не смог, сил уже не осталось. И тогда он прохрипел, выдавливая из себя слова: — Славная была битва…
ПОСТСКРИПТУМ ПЕРВЫЙ
Все лица, учреждения и события вымышлены
Любое сходство есть случайное совпадение
Иркутск
6 января 1992 года
Петр, щурясь, открыл глаза. Солнечные зайчики сквозь плохо задернутые шторы пробивались в комнату.
— Мороз и солнце, день чудесный! — цитировавший классика Хворище сидел на койке, поджав кривые прыщавые ноги, и задумчиво скреб грязными пальцами заросший щетиной подбородок.
— Отвали, Серега…
Петр захотел отвернуться и заснуть, как справа от него, с продавленной кровати Лысого, раздались сначала негромкие смешки, а затем началась явная возня с определенным подтекстом под аккомпанемент скрипучей сетки. Он приподнялся на локте и теперь уже полностью лицезрел картину циничного разврата, устроенного в который раз любвеобильным Вовчиком.
Из-под одеяла торчали четыре ноги: две маленькие, явно женские, а еще две, в разноцветных дырявых носках с грязными пятками, принадлежали его второму, вечно озабоченному соседу по комнате. Сопение под покрывалом нарастало, послышалось чмоканье.
— Лысый, мать твою, может, хватит, а? — Петр уже сидел, натягивая майку. — Просили же ведь не водить баб в комнату.
— А че? — из-под одеяла высунулась недовольная морда Лысого. — Энгельсина опять закрыла читальню. Нам че, снова в душевую идти?
— Че, че, через плечо!
Петр громко выругался, надевая синее трико с отвисшими коленками. Накинув куртку, он проверил в кармане пачку «Явы» с последней, заныканной с вечера сигаретой.
— Я покурить…
Петр ухмыльнулся, краем глаза заметив, что Хворище тоже засобирался с ним, резонно рассчитывая на халявный бычок.
Проходя по пустынному коридору общаги, он задержался у доски объявлений. Причина была проста: в начале декабря рядом со списком дежурств по этажу на месяц появился интересный, с его точки зрения, опус. Некто вывесил объявление следующего содержания:
«Уважаемые товарищи! Прошу вас, войдя в сложное положение человека, потерявшего проездной на трамвай-троллейбус на декабрь, вернуть его, так как месяц только начался, а денег на новый билет у меня нет. Заранее вам благодарен и признателен. Также обещаю со своей стороны небольшое материальное вознаграждение. Обратиться за справками к Энгельсине Эдмундовне». Внизу стояла дата — 5 декабря.
Судя по витиеватому стилю, писал кто-то из филологов. Но Петр, прекрасно зная студенческие нравы, сделал определенный вывод, что этим дело не закончится.
И сейчас он понял, давясь от смеха, что не ошибся — на доске, прикрепленный кое-как, висел обрывок бумаги, с одной стороны заляпанный чем-то жирным. Однако содержание, несмотря на дрожащую руку писавшего, было выше всяких похвал:
«Я по поводу проездного. От души выражаю признательность и благодарность тому г…ну штопанному, который вернул мой проездной. Лучше бы ты его не вернул, а засунул себе в задницу, м…ло! 2 января».
Как говорится, занавес!
Проходя мимо вахтерши, он поздоровался. Она, оторвавшись от литровой стеклянной банки с домашней картошечкой, сдобренной солеными огурцами, доброжелательно кивнула ему в ответ.
Вообще, доброжелательность и Энгельсина были понятиями мало совместимыми. Как, например, можно представить себе доброжелательного бультерьера? Так и Энгельсина: сидит, рот оскалила в улыбке, а со стороны кажется, что это она челюсти разминает, перед тем как вцепиться.
Тем не менее отношения у них были хорошие, и Петр старался не доводить до греха, шкерясь с сигаретами по туалетам, — не малолетка, чай. Он честно выходил курить на улицу, хотя сейчас, зимой, это было малоприятным занятием. Вахтерша, в свою очередь, это ценила и давала ему кое-какие поблажки.
Вообще, она его особо выделяла, благо он и постарше был, да и опыт кое-какой в жизни имел. Бывали случаи, когда она сама обращалась к нему за помощью: дерущихся до приезда милиции разнять, особо рьяных ухажеров, стремящихся любой ценой попасть к своим мамзелям, выпроводить, а иногда и просто поболтать о том да о сем.
