Ознакомительная версия.
Едва я об этом подумал, как двадцатимиллиметровка, наконец, застучала. Вот только разрывов возле моей канавы не наблюдалось. Зато взрывы послышались в стороне.
Не понял…Чуть приподняв голову над краем кювета, глянул, что там вообще творится. Глянул и обалдел: ствол пушки был повернут вправо и она активно гасила эсэсовцев, которые сосредоточились за камнями возле канала.
От увиденного у меня даже пелена перед глазами рассеялась и руку отпустило. Машинально выставив перед собой автомат, я все пытался понять, что бы это могло значить? То, что наводчик орудия ошибиться не мог – это без вариантов. Он на километровой дистанции вполне успешно боролся с «дашкой», а тут вдруг спутал цели и начал выбивать своих?! Не смешите мои тапочки!
Тут порыв ветерка расправил какую-то тряпку, висевшую на антенне «ганомага», и я понял, что это вовсе даже не тряпка, а зеленая пятнистая куртка он нашей униформы, привязанная за рукава. Епрст! Неужели ребята объявились?! Теперь понятно, почему Макс не стрелял, а то я уж подумал, что его ранили или, не дай бог, убили. А все гораздо проще – пацаны сумели связаться между собой и обо всем договориться. Но так как выйти на командира у них не получилось, то поняли, что у меня что-то с рацией. Поэтому и куртку повесили…
А как подтверждение моих мыслей со стороны подъехавшего еще ближе и остановившегося БТР раздался голос, говоривший по-немецки с каким-то рязанским акцентом:
– Немецкие солдаты! Сдавайтесь! Вы окружены! Тем, кто выйдет с поднятыми руками, обещаем сохранить жизнь! Остальные будут уничтожены. На размышление даем минуту. Время пошло!
Сзади послышался шорох и, обернувшись, я увидел Говарда, который, тыкая пальцем в сторону изуродованных снарядами тел, слегка заикаясь произнес:
– Сэр, только что из «ганомага» расстреляли четверых бошей, что ползли сюда!
– А чего ты удивляешься? Так и было задумано. Сейчас начнется самое интересное: они сдаваться будут…
– Сэр??
– Ты заколебал своим «сэрканьем»! Открой глаза и сам смотри!
Америкос безропотно последовал моему совету, тем более было на что посмотреть. Из обоих кюветов опасливо вылезли в общей сложности девять эсэсманов, которые, побросав автоматы с винтовками в кучу, сгрудились посередине дороги с поднятыми руками. От этой картины сердце просто возрадовалось! Хотя, по логике вещей, гитлеровцы должны были сразу так поступить, едва получили достойный отпор. Сдаться или отступить, но не ввязываться в драку. Моя же мысль насчет того, что они захотели захватить новые колеса, сейчас представлялась достаточно сомнительной, а при ближайшем рассмотрении и вовсе – глупой. Какой на фиг транспорт, если вдруг наткнулись на тяжелый пулемет? Даже юнец из фольскштурма знает, что ДШК обычно поддерживает работу как минимум штурмового взвода. А то и роты. Две машины, стоявшие на дороге, возможно, и опровергали мысли о роте, но вот до четырнадцати человек на них вполне могло ехать. Считай – полтора отделения. И, видя все это, немцы один черт атаковали? Зачем?
Глядя, как с «ганомага» спрыгнул Змей и неторопливо направился в сторону кучки людей, стоявших на дороге, я, повернувшись к Говарду, попросил:
– Помоги…
Сержант мигом понял, что от него требуется, сцепил руки в замок и в один прием помог выбраться из кювета. Почти одновременно со мной на другой стороне дороги появился Марат. Немцы, увидев вновь появившихся людей, сбились в кучу и задрали руки еще выше, хотя, по-моему, это было уже невозможно.
М-да… насколько быстро человек может поменяться… Еще три минуты назад это были злые и опытные солдаты, готовые убивать и быть убитыми, а сейчас – просто кучка испуганных пленных. И вот что показательно: все немцы, когда сдаются в плен, в первую очередь скидывают каску и только потом задирают руки. Помню мне как-то объяснили, что это делается потому, что вид солдата в каске вызывает инстинктивную агрессию, а вот без нее он вроде как уже и не боец, а просто мужик, одетый в военную форму. Объяснение мне показалось несколько надуманным, но даже расспросы пленных, зачем они избавляются от шлема, ситуацию не прояснили. Фрицы все как один мялись и говорили, что, мол, так принято. Так, дескать, советовали делать опытные солдаты, воевавшие еще в Первую мировую.
Тряхнув головой, избавляясь от посторонних мыслей, а заодно и от периодически накатывающей тошноты, я спросил у подошедшего Марата:
– Ты как – живой? И где Фауст?
– Живой, что мне будет… А Шмидт у пулемета должен находиться. Во всяком случае пять минут назад он мне про захват «ганомага» продублировал… Сам-то чего молчал? Рация накрылась? – Тут Шарафутдинов заметил, что меня шатает, и встревоженно спросил: – Куда ранило?
– В руку, пулей. Херня, просто крови много потерял, а так – ничего.
– Хоть бы жгут сразу наложил!
– Времени не было…
Шах уже открыл рот, собираясь что-то сказать, как из канавы вылез Говард, и майор сразу переключил внимание на него, вскидывая автомат. Сержант от этого жеста шарахнулся в сторону, а я, хлопнув по стволу ладонью, сбивая прицел, рявкнул:
– Отставить! – А потом уже нормальным тоном продолжил: – Знакомься: представитель армии союзников – сержант Фрэдди Говард. Единственный выживший из разбитого «виллиса».
Марат кивнул опасливо поглядывающему на него американцу и, обращаясь ко мне, сказал:
– Потом знакомиться будем, а сейчас, командир, давай перевяжу, а то ты, как мел, белый…
– Перевязывай.
Пока Шарафутдинов распарывал мне рукав и накладывал бинт, я, морщась от боли, наблюдал, как Змей и присоединившийся к нему Гек вяжут пленных. А еще через минуту появился Шмидт, который одной рукой держал каску за ремешок, а другой ощупывал себе голову. Подойдя ближе, он с удивлением посмотрел на амерского сержанта, а потом, обращаясь к нам, произнес:
– Фсе шивые и почти сторовые. Этто карашо…
Дождавшись, когда Марат затянет узелок на повязке, я ответил:
– Так нас и ломом фиг убьешь… И чего ты себе башку постоянно трогаешь?
Макс молча продемонстрировал мне свою каску, на которой слева была здоровая вмятина, и пояснил:
– Фот… Не пыло пы шлема, и пашки пы не пыло. А так – только колофа гудит.
Я, вспомнив старый анекдот, фыркнул:
– Знаем мы про подобные случаи. Особенно на стройке. Одному рабочему упал на голову кирпич, и тот еле вылечился. А второй, в каске, заполучив очередным кирпичом, просто улыбнулся и – пошел!
Шах подхватил:
– До сих пор ходит и улыбается!
Шмидт ухмыльнулся:
– Я этту шутку тафно знаю!
Марат в преувеличенном испуге показал на Фауста:
– Смотри, командир, он тоже улыбается непрерывно! Это симптом!
Кряхтя, я поправил лохмотья рукава и ответил постепенно отходящим после боя мужикам:
Ознакомительная версия.
