А Владимир Александрович тем временем машет рукой:
«В столицу, срочно. Ее Величество королева Виктория готова купить у нас Россию».
На экране жуткие кадры разгромленного поезда. Цесаревич лично выносит на руках безжизненное тело императора. Укладывает на сено, прикрытое ковром. Начинает отдавать какие-то распоряжения. К нему подбегают казаки, офицеры. В этот момент Александр III приподнимается. Слабым взмахом руки он призывает сына к себе:
«Сын мой. Я вручаю вам Россию в тяжелый час. Будьте мужественны, тверды в вере и чисты в мыслях. Ваш народ будет верен вам, но и вы будьте верны ему. Правьте справедливо».
Крупным планом: император находит рукой ручку супруги и неожиданно стискивает ее:
«Позаботьтесь о матери, о братьях и сестрах и покарайте виновников сегодняшней беды».
Оп-па! А ведь в реалиях покойный не совсем так говорил. Впрочем, историю всегда можно слегка (или не слегка!) переписать, ведь как говорил… скажет… или не скажет… в общем, согласно Оруэллу, «Кто владеет прошлым — тот владеет настоящим».[106] Так что тут все в наших руках…
…Тьфу ты, окаянствие! Опять я что-то пропустил. На экране уже въезд цесаревича с супругой в Москву. Так, ну вот тут — точно, кинохроника. Долгоруков, Духовский, Келлер… А это что такое?
«По всей стране катится волна народного гнева против подлых убийц».
Какие-то одухотворенные люди жгут портрет Владимира Александровича. Крестьяне показывают кукиш купцу, который стоит у открытых вагонов с надписью «Петербург». Вагоны пусты, но крестьяне явно не желают загружать их мешками со своих подвод. Покрутившись, купец неожиданно плюет, лично захлопывает один из вагонов и присоединяется к крестьянам. Казачья станица. Тут явно сбор ополчения. Над улицей — растяжка, на которой надпись: «Смерть предателям!» Старики напутствуют молодых, а те, уже с винтовками за плечами, обнимают чернобровых казачек и, построившись в походную колонну, быстро скачут куда-то за горизонт.
«Весь народ, вся страна, поднимается на борьбу с врагом!»
Так, а это что? Польша, ну конечно… Варшава. Окутанные дымом пушки на Маршалковской. Толпа каких-то вооруженных людей в конфедератках разбегается, за ними вдогон летят драгуны.
«Лишь немногие подлые душонки готовы поддержать иуд».
На экране кабинет в Зимнем. Владимир Александрович мечется как тигр в клетке. Остальные Романовы сидят потупившись. Но вот «дядя Вова» перестал метаться.
«Надо просить о помощи англичан. Пусть помогут нам справиться с этим русским быдлом!»
Ишь ты! Ловко он повернул. Романовы, стало быть, себя и русскими уже не считают. Ай да Рукавишников, ай да сукин сын!..
Звучит «Правь, Британия!», и на экране появляются корабли. Надо полагать, это анимация, ибо где этот Пырьев недорезанный мог заснять столько британских посудин?! А вот и британские войска. Куда это они крадутся? Господи, воля твоя!..
Панорама Петергофа. Гуляющие люди, фонтаны. Внезапно в толпу гуляк врезаются всадники. Один из них привстал в стременах:
«Все как один грудью встанем на защиту великого регента, Владимира Александровича!»
Ба, да это «дядя Сережа»! Он еще что-то кричит, но внезапно хорошо одетый мужчина, с крестиком в петлице фрака поднимает над головой трость:
«Адъютанта своего в жопу поцелуй! Долой убийцу, да здравствует Император Николай Александрович!»
Сергей Александрович направляет на оратора своего коня. Сотни рук хватают его за узду, дядя Серж в ужасе кричит, хлещет по головам нагайкой. Ему с трудом удается вырваться. Отъехав шагов на сто, он оборачивается:
«Я вам покажу!»
Грозный рокот барабанов, и к дворцам Петергофа выходят англичане. Толпа подается назад. «Томми» вскидывают винтовки. Залп!
Толпа бежит. Вниз по уступам «Большого Каскада» медленно плывет тело девочки лет двенадцати, в расплывшемся по воде белом платьице. Мужчина с крестиком в петлице подхватывает ее на руки, поворачивается к англичанам:
«Убийцы!»
Рядом с ним студент, гимназисты, еще несколько мужчин:
«УБИЙЦЫ!!!»
Они бросаются навстречу англичанам. Новый залп. Британские шеренги, печатая шаг, идут вперед со штыками наперевес.
С земли поднимается окровавленный гимназист. Он грозит англичанам кулаком и кричит, неистово распялив рот:
«Будьте вы прокляты! Государь отомстит вам!»
Татьяна прижимается ко мне:
— Милый, это… это было?.. В самом деле? — ее голосок дрожит от волнения. — Мы мало покарали их! Ты мало покарал их!! Мало!!!
Она срывается на крик. В зале шевеление, показ прерван. Зажжен свет, фрейлины мечутся как угорелые. Г-жа Эйгельман командует:
— Государыне плохо! Воды!
Я наклоняюсь к Татьяне:
— Дорогая, если ты хочешь, мы прекратим это…
— Нет! — она выпрямилась и теперь сидит прямо и твердо. — Нет, я хочу это видеть!
Да уж… Если бы сейчас здесь объявился бы англичанин, боюсь, что, когда мою ненаглядную удалось бы оттащить, бедолагу пришлось бы собирать по кусочкам…
Тем временем фильм продолжается. Мелькают кадры подготовки войск. Августовская попытка штурма благоразумно опущена, но зато во всей красе показаны бронепоезд, бронеавтомобили, огнеметы…
А вот и коронация. Сплошная хроника с необходимыми пояснениями. Возможно, игровыми являются крупные планы, но и тут я не уверен. Ну-ну…
Моретта прильнула ко мне, снова переживая моменты этого торжественного дня… Нет, все-таки надо бы ей нервы полечить. Что-то она уж очень бурно на все реагирует. А ведь ей еще детей рожать. Но если она будет так же отзываться на все внешние раздражители — ей ребенка не выносить! Нет, дорогая Танюшка, нервы мы тебе будем лечить! Хоть бромом, хоть гальванизмом, но лечить будем. И вылечим!..
Ха, а вот это — чистая сказка! На вокзале парад войск, уходящих на фронт. И Мое величество произносит перед ними речь:
«Друзья! Братья! К вам обращаюсь я!..»
Та-а-ак! Рупь за сто: я знаю, кто написал текст этой «речи». Да и вообще весь сценарий… Ну, граф, тебе и в самом деле лучше нам с Мореттой на глаза не попадаться! Не знаю, что ты ей там обещал, но от меня ты огребешь — мало не станет! Хохмач, блин…
О, вот и снова англичане. И Романовы с ними. Они что-то горячо обсуждают. Один из англичан, видимо Бингхэм, поднимает голову от карты:
