– Одним словом, пургень! – вставляет Олег.
Давид некоторое время молча стучит пальцами по столу. Кроме нас троих, в столовой никого не было. Но пока Давид рассказывает, подтягивается четверка Потапа, потом Леха с Лаймой, Бахреддин. Вечер, как стемнеет – делать нечего… Ира пришла, Надюха с Санечкой…
– Пургень, – продолжает Лернер, – точное название. Это как-то связано с войной. Нормальным атмосферным процессам пришел писец вместе с остальным миром. Даже не знаю, как назвать…
– Большой Писец, – опять вставляет Олег.
– Что-то тебя сегодня на названия тянет.
– Это не мое. В книге какой-то было…
– Хрен с ней, с книгой. Давид, ты лучше скажи: ядерная зима будет?
– А я знаю? Никто тебе этого сейчас не скажет! Но что ребята, которые по промежуточным лагерям сидели, начали на их месте коши строить – это правильно.
– Не только они. На Лаудане, Пиале и Алаудинах тоже строим. А попозже еще и на Мутных соорудим…
– Старый мир кончился, мальчики. Теперь придется как-то выживать в новом. Мне-то уже недолго, а вот вам еще надо молодежь подготовить…
Оказывается, Руфина Григорьевна тоже прервала свое недельное отшельничество. И Мирали с Рахматулло здесь, и вообще полно народа. Даже рудничные подтянулись, директор и главный инженер.
Парни сдвигают столы, откуда-то появляются кружки, расплескивается водка, и Бахреддин, взяв в руку кружку, произносит:
– Нэ надо так мрачно, Руфына Грыгорьевна. Старый мир погиб? Кери хар с ним! Пуст будет новый мир! Давайте выпьем! Кто умеет, скажите тост!
Окрестности Новосибирска, Центральная база снабжения
Владимир Пчелинцев (Шмель)
Никто ни о чем не предупреждал. Но, видно, что-то в воздухе такое витало. Вот и начали сходиться вечерней порой. Первым деликатно постучался в командирскую дверь подполковник Мезенцев. Не дождавшись ответа, вошел.
Пчелинцев уперся подбородком в переплетенные ладони, оперевшись локтями на стол, и безразлично смотрел на книжный шкаф, заставленный разноцветными папками.
– Грустишь? – поинтересовался подполковник и присел на стул напротив. Тусклая лампочка под потолком утвердительно мигнула.
– Не-а, – равнодушно ответил майор, перенося взгляд на Мезенцева. – На душе хреново, Викторыч. Достало все. Пашем, пашем, пашем. Не хочу я такой груз тащить, а больше некому…
Фразу комбата оборвал вовсе уж не деликатный стук в косяк. И в кабинет ввалилась сразу целая делегация. Сундук с Седьмым, Безручков с Андрушко, Шутов с Дмитровским… Даже Терентьев пришел…
Сразу стало тесно. Но кое-как разместились.
Первым Мезенцев начал. Как самый старший и по званию, и по возрасту.
– Как я верно понимаю, – прокашлялся военврач в кулак, – мы все почуяли некие флюиды… – Мезенцев неопределенно помахал ладонью. – Прямо-таки нагнетающие обстановку. А поэтому… – Военврач затянул паузу, экстренным подмигиванием пытаясь ускорить замешкавшегося Урусова, борющегося с застежками РД.
– Поэтому, господа, предлагаю устроить сеанс релаксации! То есть легкое усугубление! – На заваленный бумагами стол Урусов начал выставлять одну за другой бутылки, закупленные еще в придорожном магазине.
– Нехорошо без шахматиста, его деньги пропиваем, – задумчиво произнес он, обращаясь куда-то в пространство, – но это еще будить надо…
Майор хотел подняться и всех разогнать командирским рыком, но ему тут же всучили полный стакан и подали маринованный огурчик на столовской алюминиевой вилке.
– Пейте, товарищ полковник! Но не пьянства ради, а исключительно в качестве лекарства, – пресек в зародыше матерную тираду капитан Сундуков.
– Снова ты с полковником своим! – выдохнул Пчелинцев и опрокинул стакан. Хрупнул огурцом. Подумал немного и спросил: – Так, товарищи военные, а сами-то не пьете чего? Или собрались дерзостно споить своего командира?
– Так точно! – сразу же признался Урусов. – А потом печатью бригады пришлепнуть приказ об моем отпуске на пару месяцев.
– И о том, чтобы все вернулось на свои места… – вздохнул Шутов.
Все замолчали. Тишина долго висела в переполненном кабинете.
Пока капитан Сундуков не расплескал бутылку «Немирова» по стаканам и кружкам и не встал, с трудом выбравшись из-за стола:
– Не вернется уже ничего. Так что, товарищи военные и гражданские, предлагаю за то, что все мы живы. Несмотря ни на что. И чтобы и дальше нам жить. Вопреки всему. За нас!
– Будьмо, – отозвался Урусов.
– Лехаем, – поднял кружку Давид.
– И свейката, – улыбнулась Лайма.
– Нуши джон бод! – выдохнул Бахреддин.
– Не плась, бабуска, – сказала Санечка, – все будет холосо…
