— Но она же — невеста Эдварда Английского? — удивился я такой быстрой политической переменчивости.
— На англичан надежды мало, — вздохнул герцог. — Лорды* никогда не выполняют взятых на себя обязательств. А Бретань должна оставаться независимой от короны Франции.
— И для этого ты готов отдать кроху замуж за второго претендента на эту корону, — засмеялся я, — где логика? Выдай ее лучше за императора.
— Не, за императора не надо, — вмешался Орлеан, прихихикивая над собственными советами. — У него власти мало и денег вечно нет. Лучше всего за курфюрста*.
— Молодой ты еще, — буркнул мне Франциск. — Нет никакой логики в деяниях царей. Один божественный промысел. Вот наденешь корону Наварры — узнаешь, каково вошке вертеться на гребешке. Сидра еще налить?
Это собрание двух принцев крови и одного владетельного герцога мне все больше напоминало «соображение на троих» в родных пенатах. Так и ждал, что кто-то из них сейчас начнет меня пьяно домогаться сакраментальной фразой: «Ты меня уважаешь?»
Наконец, насытившись, герцоги приступили к главному блюду — охмурению меня. Причем вопреки моим ожиданиям сложной многоходовой интриги, они вовсе не стали строить сложные уборные, а рубанули сплеча.
— Наварра, ты с нами в одной лодке, — заявил Орлеанский, сыто рыгнув, — хочешь ты этого или не хочешь. Такова структура момента. Вот мы и желаем знать: ты с нами или против нас? Или будешь один отсиживаться на своей горе?
— Да согласен я, — брякнул я быстро, чтобы создать видимость моего «не раздумывания». — С союзниками всегда ловчее пинать Паука, чем без них.
— Золотые слова, — сказал Бретонский. — Ну если мы в главном поладили, то можно пройтись и в тронный зал.
С этими словами Франциск взял со стола серебряный колокольчик на резной ручке из слоновой кости и позвонил в него.
Раздался звук как на последнем звонке в школе.
В дверях появился пожилой ливрейный слуга. Бритый. Пожалуй, в Бретани зарождается новая европейская мода.
— Предупредите дюшесу и ее гостей, что через четверть часа мы ждем их в тронном зале. И принесите туда приготовленный поднос под покрывалом, что в моем кабинете, — приказал герцог.
Слуга поклонился и вышел. Ни слова не говоря. Вот это вышколенность прислуги! И ведь сам дюк Бретонский ни секунды не сомневается, что его приказ будет выполнен именно так, как он сказал. Точно и в срок. Уважаю.
— Я должен переодеться, — заявил Орлеанский и встал из-за стола.
— Не задерживайся, — предупредил его Бретонский.
И герцог Орлеанский вышел из помещения вместе со своей собакой, моментально покинувшей ради своего хозяина такую мягкую постель.
И снова прозвучал звонок в руке бретонского герцога.
Появился тот же слуга в дверях.
— Инфанта Наваррского проводите со всем почтением к моей жене.
Я бросил последний взгляд на витраж. Солнце уже село в океан, где-то там на западе.
Дон Саншо, пока мы выдвигались от обеденного зала к тронному, активно хвалился, как ловко он выполнил свою миссию, договорившись с моей тетушкой об избавительном молебне в замковой капелле. Завтра утром. А чтобы все наши люди могли в полном составе принять участие, тетя на постоялый двор пришлет копье своих гвардейцев для охраны нашего имущества.
Когда мы всей толпой вошли в зал, то герцог уже стоял на тронном возвышении, облаченный в горностаевую мантию, крытую белым бархатом.
Ниже него, на первой ступеньке тронной лестницы стояли герцог Орлеанский и бретонский бастард граф Франсуа де Вертю, барон д'Авогур — сын законной любовницы герцога Антуанетты де Меньеле. Они также облачились в горностаевые мантии: бастард — в белую, а Орлеан — в синюю.
По большому высокому залу, в котором днем я знакомился со своими кузинами, бродили трепетные отсветы десятков факелов, нагнетая атмосферу некоторой загадочной торжественности. Два шандала у стола, освещавшие покрывало, судя по угловатым очертаниям, скрывавшее под собой шкатулку. Это добавляло интриги.
Неприметный церемониймейстер, тоже бритый, с завидной сноровкой расставил всех присутствующих по своим местам вдоль стен, только нас с доном Саншо пригласил выступить в центр зала, напротив герцога.
После этого церемониймейстер красивым жестом сдернул покрывало со светлой шкатулки — мне показалось, что она сделана из карельской березы, и, открыв ее, отступил к стене, сбоку от трона.
Маршал бретонского двора граф Генгам — единственный, кто тут был бородатым, — стукнул резным посохом в пол и торжественно произнес зычным басом:
— Капитул ордена Горностая* в составе: великого магистра дюка де Бретань, казначея конта де Вертю и командора провинции Франс дюка д'Орлеана, открыт.
Дамы присели в реверансе. Мужчины склонили головы.
— Начнем, пожалуй, — сказал великий магистр. — Не будем тянуть: и так позднее время.
Маршал снова трижды бухнул в пол своим посохом.
— Дон Саншо Лоссо де ла Вега, инфант Кантабрии, в ознаменование проявленной доблести, был признан достойным войти в число кавальеров чести ордена Горностая.
Возникший как из ниоткуда за нашими спинами церемониймейстер прошептал:
— Подойдите к его светлости и встаньте на одно колено.
Только сейчас я обратил внимание на фигурные золотые цепи, которые украшали плечи и грудь обоих герцогов и одного графа. На каждом плече эта цепь состояла из четырех золотых звеньев с изображением горностая из полированной стали. На груди цепь замыкалась короной, свисающей на грудь.
Так вот ты какой, никем из историков не виданный, известный только по хроникам орден Горностая — высшая награда и знак доблести лучших рыцарей Бретани, отправленный в небытие после поглощения герцогства Францией!
Дон Саншо, прямой как свечка, торжественно опустился на одно колено.
Орлеан подал Бретани старинный, как бы не времен Меровингов, меч с простой крестовиной и большим «яблоком» на однохватной рукояти.
Франциск Второй, приняв меч, по очереди коснулся кончиком клинка плеч инфанта. Сначала левого, потом правого. Затем сказал:
— Встань, башелье.
Орлеан тут же воскликнул:
— Приветствуем первого кавальера чести ордена Горностая из провинции Пиренеи. Встань, брат наш, и скрепи поцелуем этот обряд.
Бретонский бастард взял из шкатулки серебряную цепь и надел ее на шею инфанту.
Дон Саншо по очереди расцеловался с капитулом и вернулся ко мне, встав слева. Я понял, что следующая очередь — моя, и что вообще это мое торжество, а Саншо просто оказался в нужное время в нужном месте. Везунчик.
