– Я – нет, а мой прадед оттуда, меня как раз в честь него назвали.
– Не знаете, как он жизнь-то свою прожил?
– Как-как, как мог, так и прожил. Убит на японской войне, только это мне про него дед и рассказывал. Да, еще он здорово был на Николая Второго похож, вот и все. А зачем это вам?
– А затем, друг мой Вася, что у нас здесь он хоть и был на японской войне, но вернулся оттуда живым и с двумя «Георгиями». Будете хорошо себя вести – познакомлю. Кстати, а не хотите пообедать не в камере, а в моей компании? Только вы уж ведите себя как-нибудь поприличней, что ли.
Как в идеальном или близком к этому обществе решаются проблемы? Возьмем, например, коммунизм, описанный Стругацкими и многими кроме них. Итак, в обществе может что-то стрястись. Наиболее прозорливые это понимают и поднимают тревогу. Вняв этому поднятию, наиболее сведущие именно в данном вопросе сами собой, по велению души собираются в комиссию. Там они со всех сторон обсуждают грядущие трудности и, будучи специалистами высочайшего уровня, принимают опять же со всех сторон оптимальное решение. А так как они не только сверхквалифицированные, но и высокоморальные, обсуждение идет по делу, без отвлечений на склоки или там в рыло непонятливому…
Так вот, практика показала некоторую, мягко говоря, нежизнеспособность данной схемы. Это я не про Собор или оставшуюся после него Конституционную Комиссию, которую некоторые местные остряки без всякого моего вмешательства уже вовсю именовали «Какой», а про реформу правописания. Я решил поставить максимально чистый эксперимент. Телеграфные алфавит и правила существовали уже четыре года, в общем повторяя нашу грамматику, но только без букв «ё» и «э». Последняя попала под ампутацию для того, чтобы не вводить в телеграфном коде пятисимвольную букву – то есть если знаков пять, то это может быть только цифра. А то я еще с армии помнил, что на слух отличить «э» от семерки, когда передает новичок, не всегда получается. Ничего, кстати, страшного не произошло, разве что телеграфистов стало легко отличить по словам «ето», «електричество» и «еволюция». К стати, в пику данной моде среди богемы родилась другая – произносить все непечатные слова, начинающиеся с «е» и «ё», через «э».
Так вот, Гоша обратился к обществу с просьбой – уважаемые, а попробуйте, пожалуйста, решить эту проблему в лучших традициях демократии! То есть придите к конкретному мнению, нужна ли нам реформа правописания и если да, то какая. Обещаю, что власть самым внимательным образом прислушается к мнению народа.
И с нового, 1907 года был дан старт дискуссии, в которой мог участвовать каждый, имеющий «Права лингвиста». То есть сдавший по русскому языку теорию, практику и заплативший пошлину в двадцать рублей. Результаты не замедлили воспоследовать…
Во-первых, правами тут же начали торговать налево, и сейчас их цена колебалась от двухсот до двухсот пятидесяти рублей. Во-вторых, первые документы начавшейся дискуссии имели отнюдь не филологический характер. Там скупым и местами корявым языком протоколов было описано, кто, кого, когда, по какому поводу и с какими телесными повреждениями для обеих сторон убеждал в своей правоте.
В общем, с экономикой данного процесса все было в порядке – деньги от лицензирования были направлены на дополнительное финансирование комитета охраны короны, то есть бывшего шестого отдела, где образовалась группа, выявляющая причастных к левой торговле правами лиц. Если у них было достойное внимания имущество, оных лиц быстро подводили под статью с конфискацией. Если же нет, то лицу предлагалось продолжать свою деятельность, но с отчислением девяноста процентов дохода. Или идти под суд и получить свои десять лет, потому как на Вилюе, например, ощущается большой дефицит рабочей силы с лопатой. Но вот результатов по сути вопроса пока не наблюдалось…
Правда, Гоше пришло коллективное письмо, в котором его авторы просили защитить великую русскую письменность от нападок всяких бездуховных варваров. Ответ императора представлял из себя встречный вопрос – а как, господа, вы себе конкретно эту защиту представляете?
– Повелеть прекратить это поношение основ, – ответили господа.
– Насчет прекращения – это вам к канцлеру! – радостно отписал им Гоша. – Он у нас занимается прекращением, недопущением и так далее, вплоть до искоренения.
Так что теперь мне предстояло принять делегацию от русской интеллигенции, которая в данный момент толпилась в приемной. Состояла она из Соболевского, Ильина, Мережковского, Гиппиус и примкнувшего к ним Розанова. Вообще-то подписантов было раза в три больше, но ко мне пришли только эти.
Ладно, подумал я, что спор идейных противников никакую, даже самую ублюдочную, истину родить не может, это давно ясно. Но вдруг единомышленники напрягутся и что-нибудь родят? Пусть даже мелкое и недоношенное…
Единомышленники вошли, расселись, отведали растворимого кофе и предоставили слово Соболевскому. Некоторое время я слушал, а потом, уловив знакомое слово, прихлопнул ладонью по столу.
– Минутку, Алексей Иванович. Множества бывают разные, в том числе и с нулевым количеством элементов. Или, например, множество корней квадратных из отрицательных чисел. Ах, вы не это имели в виду? Странно, сами послушайте…
Я со своего пульта отмотал запись чуть назад и включил воспроизведение.
– Множество пословиц, поговорок, выражений и крылатых фраз с введением нового правописания станут бессмысленными, – объявили нам динамики голосом Соболевского.
– Или вы просто употребили слово «множество», имея в виду «много»? Тогда полный список мне, пожалуйста.
– Список чего?
– Пословиц, поговорок, крылатых фраз и особенно выражений, которые потеряют смысл в новой орфографии. Господин Ильин, вы что-то хотите сказать?
– Я хочу привести пример[1] – во фразе «Я люблю ея собаку» эти реформаторы предлагают употребить «её», то есть…
– Понятно. Очень удачный пример, лично меня убеждающий в преимуществах именно новой орфографии. Ведь по ней я могу подумать, что вы любите её, собаку… Любя так даму называете, бывает. То есть при желании у меня сохраняется лазейка для веры в человечество. А по старым правилам я вынужден представлять себе, как вы, значит, эту псину… Тьфу.
– Это демагогия! – пискнул Мережковский и замер, видимо в ожидании репрессий.
– Она самая, – согласился я, – как и то, что мне тут вами говорилось. Потому что когда в обсуждении государственных проблем оперируют словами «много», «невосполнимый» и так далее, это именно демагогия и есть. Не «много», а точную цифру! Не знаете точной – давайте с допуском, по его величине можно будет судить о компетенции. Не какие-то там невосполнимые пословицы и выражения, а полный перечень. Желательно с пометкой напротив каждого, а в чем его особая ценность. Не «лучшая часть российской интеллигенции», а пофамильный список! Вот в таком ключе я готов обсуждать поднятый вами вопрос, а как сейчас – нет.
