Ознакомительная версия.
Кахираб молчал, играя желваками. Прикрывающая лицо повязка шевелилась, зато глаза были неподвижны.
— Нет, — отрывисто оказал Кахираб. — Это невозможно. Узнай наши враги о том, что мы качаем отсюда нефть, нам бы тут так спокойно не жилось… И тем не менее… Спасибо, что сказал.
— Позволь!.. — окончательно опешил Ар-Шарлахи, — если не враги, то кто?
— Ну, видишь ли… — Кахираб в затруднении поискал слова. — Наши ведь тоже не все в восторге от того, что мы тут с тобой затеваем…
Несколько секунд Ар-Шарлахи, моргая, вникал в услышанное.
— То есть это что же получается?.. — с запинкой выговорил он. — Я что, стал кому-то из ваших поперёк горла? Или даже не я, а Пальмовая Дорога?
— Высоко себя ценишь, — ворчливо заметил Кахираб. — Плевать им и на тебя, и на меня, и на Пальмовую Дорогу. А вот Тианги — да. Тианги давно уже стал кое-кому поперёк горла… Ну и, стало быть, всё, что от него исходит…
— Злая луна! — нервно смеясь, подивился Ар-Шарлахи. — Куда ни плюнь, везде интриги!.. Ой!.. — оборвал смех, скривился страдальчески. — А мне-то каково придётся!..
— Да уж! — в тон ему отозвался Кахираб. — Знаешь, скольких ты обидел, назначив меня командующим? Нет? Ну вот то-то…
— А что я должен был сделать?
— Ты должен был сделать вид, что командуешь сам, — жёстко сказал Кахираб. — А я — так, излагаю твои мысли, потому что голос у меня громкий…
Он насмешливо покосился на Ар-Шарлахи и вдруг дружески пожал ему локоть: держись, мол… Потом сообщил, что должен ещё заглянуть на рыночную площадь, посмотреть, как идут дела у Илийзы, обучающего повстанцев строю и обращению с боевыми зеркалами. Заранее нахмурился — и удалился.
Оставшись один, Ар-Шарлахи огляделся с тоской. Промытая ливнем зелень, переполняя глинобитные дворики, лезла на улочку через гребни белёных стен. Последние мирные дни тени Ар-Аяфы… Потом сюда ворвутся голорылые — и страшно подумать, что здесь тогда начнётся. Ар-Шарлахи выругался шёпотом и двинулся дальше. Улица лежала пустая, откуда-то издали слышались иногда дружное бряцанье металла и хриплый командирский рык Илийзы. До рыночной площади было рукой подать.
Желая сократить путь, Ар-Шарлахи свернул в узкую щель меж глинобитных стен и снова остановился. Впереди на просохшем горбу проулка, перегораживая проход, лежали рядком четыре тела в испятнанных кровью и грязью белых балахонах. Над ними во всю ширь белёной стены расплывалась корявая вязь, выполненная скорее всего нефтью из светильника: «Шпионили в пользу Харвы».
— Государь! — Начальник стражи был сильно взволнован. — Я прошу тебя больше не покидать дом без охраны…
— Мы вышли из порта вместе с Кахирабом, — объяснил Ар-Шарлахи. — Расстались буквально в десятке шагов отсюда.
— Всё равно, — очень серьёзно заметил страж. — Кахираб поступил опрометчиво, бросив тебя одного — хотя бы и в десятке шагов… И потом, два клинка — это очень мало.
— Да чего мне бояться-то? Мы же не в Харве!
— И тем не менее, — упрямо стоял на своём тот. — Мало ли…
— Ну хорошо, хорошо… — успокоил его Ар-Шарлахи и прошёл в прибранную спальню, где на полу не было уже ни пустых кувшинчиков, ни черепков от них. Опустился на подушки и, горестно сдвинув брови, снова вызвал в памяти страшноватую эту картину. «Шпионили в пользу Харвы…» Даже если и шпионили… Он обвёл тоскующим взглядом углы, но вина нигде не углядел. Должно быть, Алият велела убрать зелье подальше. «Никогда так много не пил, как сейчас… — потерянно подумал Ар-Шарлахи. — Даже когда в Харве учился — и то…»
Тут он вспомнил про вручённое недавно прошение и извлёк из-за пазухи свиток. Озадаченно осмотрел. Дорогой пергамент, подвешенная на шнурке печать… Ах, верблюд тебя забодай, а печать-то государственная!.. Ар-Шарлахи сорвал шнур и развил пергамент. Прочёл, не поверил, прочёл снова…
В этом изумлённом оцепенении его и застала вернувшаяся из порта Алият.
— Отправила! — победно сообщила она. — Тут боевым-то кораблям приткнуться негде, а он ещё со своими… — Последнее слово Алият произнесла про себя, и вряд ли это слово было приличным. Потом обратила внимание, что Ар-Шарлахи слушает её с ошарашенным видом и что на коленях у него лежат свиток и шнур с печатью.
— Уж не указ ли? — язвительно осведомилась Алият, опускаясь напротив.
— Указ, — медленно проговорил он, по-прежнему не сводя с неё озадаченных глаз. — Только не мой. Это указ Улькара…
— Откуда?
— Старикан какой-то вручил. Я думал, прошение…
— Ты что, совсем с ума сошёл? — накинулась вдруг на него Алият. — Берёт, разворачивает свиток из Харвы! А если он отравлен? Тогда что?..
Ар-Шарлахи тупо взглянул на собственные ладони, осмотрел подушечки пальцев.
— Да нет вроде… Ты прочти! — Он протянул пергамент. Алият бросила на него подозрительный взгляд, и казалось, что обиделась.
— Сам прочти!..
Тут Ар-Шарлахи сообразил, что с грамотой Алият, очевидно, не в ладах, хотя и поминает в поговорках буквы «альк» и «бин». Развернул пергамент и медленно, заново удивляясь каждому слову, прочёл:
— «Улькар, государь и повелитель Единой Харвы, непостижимый и бессмертный, повелевает своему слуге Шарлаху продолжить поход за морской водой и за будущие его заслуги возводит своего слугу Шарлаха в чин караванного… — Тут Ар-Шарлахи запнулся и как-то даже боязливо взглянул на оцепеневшую Алият. — …а также прощает ему все его провинности…»
Молчание было долгим.
— Ещё раз, — отрывисто попросила Алият. Ар-Шарлахи зачитал указ ещё раз.
— Подпись — его? — с трепетом спросила она.
Он пожал плечами.
— Наверное… Откуда я знаю!..
— А… когда?..
Он взглянул на число.
— Одиннадцать дней назад… То есть ещё до Зибры, до кивающих молотов… Странно, что передали только сейчас… Или нарочно не спешили передать?.. Как считаешь?
Последнего вопроса Алият не услышала.
— Старикана этого уже искать поздно… — что-то напряжённо прикидывая в уме, выговорила она. — А пергамент — спрячь на всякий случай куда-нибудь… И держи при себе… Полезный пергамент… Только, слышишь, — всполошилась она вдруг, — чтобы Кахирабу об этом — ни слова! И вообще никому!..
— Да уж не глупенький, — проворчал он, свивая послание в тугую трубку. — Сам понимаю…
* * *
Незабываемы были эти первые дни мятежа. Казалось, восстали не только люди — восстала пустыня. Ошеломлённые ливнем пески зашевелились, оживая. В низинах и вдоль вчера ещё сухих русел поднимались хрупкие алые, жёлтые, мраморно-белые цветы. Дети сбегали из селений и приносили их целые охапки.
Ознакомительная версия.
