— Старшему офицеру надлежит наблюдать за спасением команды! — сказал Остелецкий. — тем более, что на берегу нас могут ждать ваши соотечественники, настроенные отнюдь не дружелюбно к европейцам, и кому, как не вам оградить наших людей от их гнева!
— Прошу извинить, но к глубокому моему сожалению я не могу исполнить вашу просьбу. — отозвался Дэн Шичан после паузы, показавшейся Вениамину бесконечной. — Слишком велик позор. Однажды меня уже простили, но второго случая, к тому же потери прекрасного корабля я пережить не в состоянии.
Остелецкий едва сдержал матерную тираду, сделавшую бы честь любому боцману прежнего ещё, парусного флота.
— О чём вы говорите? Во-первый, кораблём командовал я, мне и отвечать. А во-вторых — в чём позор-то? Да, «Ао Гуан» потерян, но какой ценой? Мы уничтожили неприятельский корабль, гораздо больше и мощнее нашего, целый броненосец — да мы же победили, как вы не можете этого понять! И учите, вся слава достанется вам: я иностранец, наёмник, тогда как вы — прославленный офицер, ваше имя известно любому моряку этой страны!
Китаец стоял, не шевелясь, и даже собачонка на его руках затихла. Гудело за спиной Остелецкого пламя, охватившее кормовую надстройку — вернее то, что от неё осталось. «Ао Гуан» осел уже по самые раструбы вентиляторов, и море медленно, но верно одолевало огонь.
— К тому же, — добавил Вениамин, — морскому офицеру, тем более, такому прославленному, как вы, не следует выставлять себя на посмешище. В гавани, достаточно мелко, а осадка у нас ой-ой-ой, сами знаете. Пожар, как видите, слабеет, и «Ао Гуан» просто сядет на дно, и при этом мостик останется над водой. Или вы собираетесь, извините за вульгарность, сигать в воду и топиться?
Дэн Шичан, обычно сдержанный, не смог скрыть недоумённой гримасы.
— Верно… спасибо, господин, я об этом не подумал. Действительно, могло бы выйти глупо.
Ещё бы, злорадно подумал Вениамин, только-только изготовился красиво уйти на дно, собачку свою погладил — а тут на тебе, торчи посреди гавани, как памятник на постаменте! В чистом виде потеря лица, а китайцы к подобным вещам чувствительны до крайности.
— И потом… — Остелецкий понизил голос. — адмирал Дин Жучан, погиб а вместе с ним большая часть старших офицеров. Сохраните свою жизнь — тогда и месяца не пройдёт, как вы встанете во главе Бэйянского флота!
— Того, что от него осталось. — китаец горько улыбнулся. — К тому же, господин Ли Хунчжан ни за что этого не допустит. Он и только он решает, кого поставить на этот пост.
Вениамин улыбнулся, стараясь добавить в улыбку как можно больше коварства и двусмысленности.
— А кто его будет спрашивать? Грядут перемены — и поверьте, голос господина Ли Хунчжана при дворе вашей императрицы Цыси будет звучать куда тише, чем раньше — как и уменьшится его власть в северных провинциях Поднебесной!
— Видимо, я недостаточно люблю Китай… — медленно произнёс Дэн Шичан. — Но я вам верю, господин Остелецкий. И если вы окажетесь в итоге правы — клянусь не забыть этой услуги.
III
Индокитай,
Французская Кохинхина
Где-то в дельте Меконга.
— Опять драконы! — Осадчий сплюнул в воду, мутно-жёлтую он глины и песка. В Дельте часть этой мути оседала на бесчисленных островках и по берегам, от чего русла проток и даже фарватеры, по котором вверх по течению реки могли подниматься паровые суда и большие аннамитские баржи, менялись каждый год после сезона дождей — порой, неузнаваемо. Русские моряки наверняка заблудились бы в этом лабиринте — если бы не проводники-аннамиты, безошибочно находившие нужный путь.
— Так ведь Меконг так и называется — «река девяти драконов»! Слыхал, небось, Игнат, Егорьич, как ихнее высокобродие господин кавторанг вчерась объясняли? — заметил боцман с «Байкала». — Без этой тряхомудии французы нас враз обнаружат и в решето превратят скорострелками своими. А так — к самому борту подойдём незамеченными и миной ударим — приходи кума любоваться!
Он вместе с унтером, Матвеем и ещё тремя матросами прилаживали к бортам катера бумажные и тряпичные полотнища, растянутые на тонких бамбуковых жердях. Ярко раскрашенные, они вместе с бумажной, на проволочном каркасе, рогатой, с острым гребнем и оскаленной пастью, головой на носу, должны были превратить катер в огромного речного дракона. Трубу и паровую машину скрыли подобием перепончатых, ярко раскрашенных крыльев, на корме водрузили собранный на бамбуковых обручах хвост. Его-то и прилаживал сейчас на место Осадчий, матерно понося нелепую затею начальства.
Декорации эти был необходим, по причине более, чем веской, и Осадчий, как, впрочем, и все остальные, включая Матвея, прекрасно был о ей осведомлён — и, если и ругался, то лишь для порядку.
Выйдя в море, Байкал и «Роза Сиона» повернули на юг и долго шли вдоль берега Аннама. Миновав порт Туран, где французы устроили военный порт и угольную станцию, (его на всякий случай обошли мористее, вне видимости берегов) они спустились к зюйду ещё немного, после чего легли в дрейф на траверзе узкого, далеко выдающегося в море мыса, украшенного приметной пагодой. А ещё сутки спустя сигнальщики обнаружили приближающуюся джонку, на мачте которой развевались два вымпела — чёрный и жёлтый, условленное сочетание, которое они уже который день высматривали на мачтах проходящих туземных посудин. Сами суда несли французские трёхцветные полотнища — из опасения встречи с французскими колониальными крейсерами, патрулирующими побережье. Впрочем, за все эти дни такой встречи не случилось — видимо, сказал Казанков, Курбэ выскреб всё до донышка для рейда на север, против адмирала Дин Жучана.
На джонке оказался именно тот, о ком говорилось в секретном пакете, полученным Макаровым. Тон Тхат Тхует, предводитель повстанческого движения Канвыонг в Протекторате Аннам, многие годы возглавляющий борьбу против французских колонизаторов, направился навстречу гостям чтобы обсудить предстоящие совместные действия. Тон Тхат Тхует был в курсе ожидающегося прибытия русской эскадры; более того, он сам вместе с эмиссаром графа Юлдашева составлял план действий. Однако, как уверял
