больше семидесяти километров по трассе. Плюнуть и растереть, если не ждать поломавшихся. Мы не ждали. Стальная лавина пёрла по Киевскому шоссе в грохоте и дыме танковых выхлопов, распугивая гражданский транспорт, собак, гусей и редких представителей ГАИ.
На МКАДе колонна разделилась.
Ещё в Наро-Фоминске я высказал отцу и Юрию Григорьевичу мысль о том, что Брежнев может быть под домашним арестом на своей даче в Заречье:
— Вчера было воскресенье. Леонид Ильич в Москве, я это точно знаю. Летом по воскресеньям он чаще всего на даче вместе с Викторией Петровной. Путч начался в три тридцать утра. Часа хватит, чтобы оцепить дачу автоматчиками. Это самое простое. Потом, под угрозой смерти Виктории Петровны, например, привезти его в Останкино и заставить выступить по телевизору с отречением, — импровизировал я на ходу.
— Как ты сказал, путч? — спросил папа.
— Если удастся — путч. Не удастся — мятеж.
— Хрен им, а не путч, — кровожадно сказал Юрий Григорьевич. — Всех в асфальт закатаем гусеницами. Вот только насчёт отречения… Как это? Не отрекаются Генеральные секретари.
— Всё когда-нибудь случается впервые. Если Розе Михайловне на ваших глазах приставят пистолет к голове и скажут вам отречься от советской власти и дать присягу какому-нибудь новому Романову, что вы сделаете?
— Это какому Романову, — не понял товарищ генерал-майор. — Григорию Васильевичу [1]? Так он же коммунист!
— Владимиру Кирилловичу, — объяснил я. — Сыну великого князя Кирилла Владимировича Романова. Слышали о таком?
— Ну и фантазия у тебя, Серёжа, — покачал головой Рябинин. — Не дай бог. Но ты прав, сценарий с Останкино не из серии невероятных. Значит, предлагаю действовать так…
Папа очень не хотел брать меня в этот рейд на Москву, но деваться ему было некуда.
— Я знаю Леонида Ильича, а он знает меня, — сказал я. — Знает и доверяет. Вы окружайте Кремль, берите обратно под наш контроль вокзалы, Останкино, мосты и всё прочее, что надо, а я загляну в Заречье. Если Леонид Ильич там, доставлю его в Останкино. Пусть выступит перед народом. Чтобы все знали, что случилось, и кто мятежник. Думаю, одного этого хватит, чтобы путч закончился.
— А если его нет в Заречье? — спросил Юрий Григорьевич.
— Тогда будем брать Кремль, — сказал я. — А дальше — по обстоятельствам.
Два батальона: танковый и мотострелковый, — столько решил выделить Рябинин на операцию «Заречье».
— Бить — так наверняка, — сказал он. — Пусть там все обосрутся.
Итак, на МКАДе два батальона ушли влево, а остальные силы дивизии рванули прямо по Ленинскому проспекту — окружать Кремль и далее по плану. Связь держали по радио.
Я ехал в БМП командира мотострелкового батальона майора Тимченко, назначенного командовать операцией.
Дача Брежнева была окружена за каких-то пятнадцать минут, — на подъездах оставлены импровизированные блок-посты с приказом стрелять на поражение во всех, кто попробует прорваться к даче силой. Танковая рота и рота мотострелков, разворачиваясь в цепь, двинулась к даче. Три танка и три БМП, среди которых был и БМП майора Тимченко подошли к главным воротам. Перед ними уже стоял взвод автоматчиков с каким-то капитаном во главе.
Танки остановились и навели орудия на автоматчиков.
Капитан нервно облизал губы, но остался на месте.
Майор Тимченко вылез из боевой машины пехоты и, не торопясь, направился к автоматчикам. Я последовал за ним.
— Ты куда? — обернулся он ко мне. — Быстро назад, не дай бог, что с тобой случится…
— Не бойтесь, товарищ майор, — заверил я его. — Я мальчик, с которым ничего не случится. Всё, что могло — уже случилось.
Мы подошли. Дула автоматов были направлены на нас. Но как-то неуверенно. Я вошёл в орно и оценил ауры стоящих перед нами военных.
Так я и думал, — они боялись. Они все отчаянно боялись. Включая капитана, который уже начал догадываться, в какую безумную авантюру его втянули.
— Майор Тимченко, Кантемировская дивизия, — представился майор. — Леонид Ильич дома?
— Я… — капитан снова облизнул губы. Глаза его забегали.
— Послушайте, капитан, — сказал я. — Меня зовут Сергей Ермолов. Слышали о таком? По глазам вижу, что слышали. Так вот. В этот самый момент Кантемировская дивизия окружает Кремль с целью восстановления конституционного порядка, который вы, идиоты, попытались столь бездарно нарушить. Но ещё не поздно всё исправить. Повторяю вопрос. Леонид Ильич здесь?
— Так точно, — сказал капитан. Его глаза перестали бегать и теперь меня буквально ели. — Товарищ Брежнев с Викторией Петровной живы, здоровы и находятся под нашей охраной. Капитан Громов, дивизия имени товарища Дзержинского!
Дзержинского, значит. Так я и думал. Сообразительный капитан, однако. Далеко пойдёт.
— Вольно, капитан, — сказал я. — Ведите. И прикажите вашим солдатам опустить оружие. Отныне вы подчиняетесь товарищу майору, — я кивнул на Тимченко. — Всё понятно?
— Так точно! — снова вытянулся капитан.
Через два с половиной часа всё было кончено.
Как я и задумывал, Леонид Ильич, вспомнив молодость и войну, въехал в Останкино вместе с Викторией Петровной и мной на БМП товарища майора Тимченко в сопровождении роты танков, где и выступил сразу по всем каналам с речью, которую ему быстро набросали профессионалы-редактора.
После этого подразделения внутренних войск, засевших в Кремле, сложили оружие и сдались.
Андропов и Щёлоков застрелились.
Много крови пролилось среди комитетских, где предателей оказалось больше всего. Однако товарищ Бесчастнов, который, как выяснилось, всё это время был под охраной Петрова и Боширова, остался жив. Ранили Петрова, но не особо тяжело, за его жизнь я не опасался.
И ещё на Курском вокзале полегло две трети взвода мятежников из дивизии Дзержинского под командованием какого-то особо рьяного лейтенанта, вздумавшего проявить никому не нужный героизм. Их, вместе с рьяным лейтенантом, положили мотострелки-кантемировцы, потеряв убитыми четверых и раненными девять человек.
Там же, на Курском, погибли и двое
