Ознакомительная версия.
Вовчур продолжал так же безразлично смотреть вдаль. Словно то, что происходило, его не каса– лось.
«Да в своем ли он уме? – шевельнулась мысль у Богдана. – Прямо как оцепенел!»
– Пане гетмане, может, все же не рисковать понапрасну? – прошептал на ухо Выговский. – Любят его казаки, как бы смуты не затеяли! И Кривоноса они любили, хоть и жесток был, необуздан. Наказать бы как-то иначе, без смертной кары…
Первым побуждением было отринуть и это хоровое заступничество, и совет генерального писаря. Но… вождь должен быть не только строгим, а еще и мудрым… Богдан поднял руку, требуя тишины.
– Милости просите? Заставили? – он повернулся к осужденному. – Какой же ты, к бисовой матери, полковник, если тебя твои же казаки заставить могут! – горько усмехнувшись и выдержав паузу, Богдан продолжил речь: – Вот моя воля: учитывая храбрость твою и пользу, принесенную войску нашему, сохраню тебе голову на плечах…
– Слава гетману!!! – взвыли казаки, потрясая оружием и подбрасывая в воздух шапки. Кат украдкой перекрестился, вздохнув с облегчением.
Снова дождавшись тишины, Хмельницкий договорил:
– А за то, что пошел на поводу у неразумных и запятнал себя злым делом, полковником тебе не быть. Как похороним с честью Кривоноса, будешь прикован к пушке. На виду у всего войска, другим для примера! Чтобы глядели да на ус мотали.
Лысенко внезапно встрепенулся, умоляюще выкрикнул:
– Батьку… Лучше казни, только не бесчесть!
– Нет уж, живи и искупай вину, грешник! Иване, – повернулся гетман к генеральному писарю, – иди со мной, важное дело решить нужно.
* * *
– Андрюша, ну не дуйся!
– Я не дуюсь.
– Как же! Я не слепая. Обиделся, да?
– Нет, не обиделся.
– Не ври! Ну ладно… Я же не хотела… Ну почему не взял с собой?
– Сто раз объяснял уже! Нам с Тадеушем нужно было объездить кучу точек! Дороги скверные, даже нас растрясло так, что вымотались… Там – все осмотреть, проверить каждую мелочь, раздать инструкции… дел полным-полно! И не дай бог что-то упустить, потом оправдывайся перед князем! Ну вот зачем брать с собой беременную женщину?!
– Ты хочешь сказать, что я помешала бы вам?
– И это – тоже! Наконец-то начала соображать… офицерская жена, блин горелый!!!
– Да что на тебя нашло?!
– На меня нашло? На МЕНЯ?..
– Андрюша, перестань! Мне страшно! У тебя такое лицо…
– Какое?!
– Злое!.. Ты никогда так на меня не смотрел…
– А ты никогда еще так не доводила! Ладно, хватит. Гаси свечи, пора спать. Устал, честное слово.
* * *
– Андрюша-а… Ну, зая… Миленький… Чмоки-чмоки…
– А? Что случилось?
– Ничего-о…
– Тогда зачем разбудила?
– Ну, ты как маленький… Тебе объяснение нужно? А что это у нас такое? А к кому сейчас покусяка придет?
– Милая… Ну что ты, в самом деле… Ну, давай завтра, а?
– Андрюша-а… У тебя что, голова болит или эти самые дни? Беременных женщин нельзя нервировать! И потом, учти, в последние три месяца у нас если и будет секс, то только по-волчьи…
– Это как – «по-волчьи»?
– Будешь, милый, лежать возле пустой норки и тоскливо выть… Ну же… Любимый мой…
– Ох, шантажистка… За что только так люблю?
Львов был охвачен паникой. Зрелище пылающего Высокого замка, который, хоть и изрядно обветшав, производил впечатление грозной крепости, само по себе могло испугать даже храброго человека. Но разыгравшаяся вслед за этим картина безжалостного уничтожения, когда согнанных на открытое место пленных рубили и топтали лошадьми, не просто испугала – ужаснула и потрясла до глубины души.
Во все храмы набивалось столько народу, что яблоку негде было упасть. Горожане со слезами молились, прося отвести страшную беду и давая зарок вести праведную, благочестивую жизнь. Матери тряслись от ужаса, прижимая к себе детишек, прося и Матку Бозку, и Сына Ее, и всех святых угодников сжалиться хотя бы над невинными младенцами.
На площадях собирались стихийные толпы, звучали самые разные предложения – и дельные, и откровенно бредовые. С быстротой молнии распространялись слухи, будто передовые отряды Хмельницкого уже подступили к Варшаве и Кракову, а вслед за Тугай-беем идет вся крымская орда, чтобы взять такой ясырь, какого еще не бывало.
– Откупиться! На бога, откупиться, чтобы ушли, сняли осаду! – звучали истеричные призывы. Редкие голоса мужественных людей, призывавших верить в свои силы и мощь Речи Посполитой, тонули в панических воплях. А громче всего горожане проклинали трусливых и бездарных региментариев, которые мало того что были разбиты под Пилявцами, так еще бежали, бросив Львов на произвол судьбы. Надо полагать, у ясновельможных панов Заславского, Конецпольского и Остророга сильно горели уши…
* * *
– Забот и печальных вестей было столько, что не сразу вспомнил, – вздохнул Хмельницкий, усаживаясь. – Ты тоже садись, Иване, в ногах правды нет… О ляхе этом, Беджиховском, разговор пойдет. Государь русский просит его в Москву прислать, чтобы тот лично поведал о Яремином советнике Андрее Русакове. И о бабе его, самозванке, что именем царской свояченицы прикрывается.
Гетман сделал паузу, будто собираясь с мыслями. Выговский терпеливо ждал.
«Что посоветовать? Вроде шляхтич тот не особо нужен, уже выложил все, что знал. Опять же огорчать отказом царя Алексея – себе дороже… Но вдруг лях еще пригодится? Глуп, конечно, но смазлив, самоуверен – такие нравятся бабам. Свести бы его с Еленой, змеей этой, если гетман ее все-таки простит и обратно примет…»
– Вот я и ломаю голову: как лучше поступить? – продолжал Хмельницкий. – Обижать царя отказом – самим, мол, нужен! – негоже. Верю я, что рано или поздно царь придет нам на помощь, возьмет под крыло свое. Так к чему сердить попусту? И было бы из-за кого… – гетман брезгливо поморщился. – Трус этот Беджиховский и хвастун. С другой же стороны, не хочу я, чтобы царь думал, будто мы по первому его кивку любой приказ готовы исполнить! Зачем тогда с нами считаться? Верно ли мыслю, Иване?
– Верно, ясновельможный! Все так и есть! – торопливо поддакнул Выговский.
– Значит, надо и царя Алексея ублажить, и свою выгоду соблюсти. А как? Дай совет, у тебя голова светлая.
– Думаю… – генеральный писарь лихорадочно прокрутил в голове несколько вариантов. – Думаю, пане гетмане, поступить нужно так. Царю отписать, что волю его свято чтим и ляха непременно пришлем, но немного погодя, когда установится в крае нашем спокойствие и на дорогах будет безопасно. А мы, пока будет тянуться время, постараемся узнать как можно больше о советнике этом, Русакове, о самозванке Анне и о том, что замышляет Ярема по их наущению. Как будут эти сведения – вот тогда и отправим ляха в Москву. А вместе с ним пусть поедет доверенный человек от твоей милости, с подробным письмом к царю и боярам его. Двойная выгода: и царя не рассердим отказом, и пользу ему принесем. Пусть сам увидит, как для него стараемся!
Ознакомительная версия.
