Василий Кононюк - Шанс-2

На следующий день, отдохнувшие, мы дружно двинулись на базар. Меня атаман отправил в будущую Куриневку, которая, пока, не получила этого исторического названия. Мне нужно найти там атамана и договориться на завтра на утро про встречу на высшем уровне, и обозначить предмет разговора, так чтоб народ успел подготовиться, и можно было бы достичь окончательной договоренности. Преисполненный ответственности за порученное дело, как никак, переговоры организовать – серьезное интеллектуальное задание, это тебе не мурзу из засады завалить, тут думать надо, направился на коне, по окружной, вокруг городских валов, к пролетарскому поселку.

Архитектурными излишествами поселение, в которое я заехал, явно не страдало. Дома в основном были похожи на большие шалаши, из живности попадались лишь козы и свиньи, обтрепанные люди подходили к полуразваленным заборам поглядеть, кто ж это приехал в их пенаты. Это был еще не бомжатник, бомжи как категория людей в этот исторический период не выживали, тут собирались люди по какой-то причине сорвавшиеся со своего места, профессии, не имеющие и перебивающиеся случайными заработками. Жили в поселке в основном неженатые парубки, кто выбивался в люди, устраивался к мастеру или купцу на постоянную работу, уезжали, оставались неустроенные, готовые на любую работу пролетарии.

Атаман у них был серьезный, чуть старше тридцати, но основательный не по годам. Видно было, что он в поселке старожил и давно верховодит своей командой. Был он женат, по хате бегало двое малолетних бандитов, не давая отцу слова сказать, третье кричало в люльке. Дав по заднице своим наследникам, чтоб не мешали батьке зарабатывать на спокойную старость, как они затихли возле мамки, нам удалось перекинуться несколькими словами. Поставив небольшой бочоночек ликеру на стол, ввел его в курс нашего дела.

– Долгих лет жизни и всяческих гараздов желает тебе Верховный атаман войска казацкого Иллар Крученый. Дело у него к тебе важное, вот и послал он меня, тебя найти, сговориться, когда сможет он тебя навестить и о деле потолковать.

– Что ж за дело такое важное у атамана твоего?

– Хотим мы этим летом крепость строить, ну и окромя своих, хотим и твоих хлопцев на работу подрядить.

– А как платить будете?

– То не со мной, атаман платит, с ним и сговариваться будешь.

– А сколько вам народу надо и где они жить будут?

– Сколько наберешь, столько и возьмем, за жилье не со мной разговор.

– Так я и целую сотню набрать смогу. Кабы вам монет хватило за работу платить.

– Набирай, мы так и думали что десятков семь, восемь у тебя народу будет.

Мы еще поговорили, я распинался про перспективы нашего сотрудничества, про наши планы, что если дело пойдет, то и на следующий год работа будет, и что переселенцев мы принимаем, если у него есть кто на примете, и поможем на первых порах на ноги стать. Атаман слушал меня, хмыкал, пил, и мед нахваливал. Но один раз его таки проняло. Когда я ему сказал, что дума про Керима, это про нашего казака сложена, и я своими глазами тот поединок видел, он аж на лавке подскочил. Что Керим тот жив, пока здоров, и он сам на него посмотреть сможет, сначала он не верил, но когда до него дошло, что это не шутка, и он своими глазами сможет увидеть живую легенду, тут он разволновался, и я понял, что завтра разговор сложится. Все-таки искусство, это великая сила. А когда из его осторожных расспросов стало понятно, что быстрая карьера отдельных переселенцев в казацкие земли тоже дошла до нужных ушей и оставила там заметный след, мне стало радостно, мы на правильном пути.

Вдохновленный таким зримым результатом своего творческого труда, первым делом пошел на базар искать народных музыкантов. Слухи и народное творчество, это как печка, нужно вовремя подбрасывать дров и держать в теплом состоянии. Тогда народ потянется погреться у теплой стены. Ведь если подумать хорошенько, то песня самое сильное оружие. Если тебе удалось создать правильный образ в народном сознании, никаким оружием его не победить. Байде Вышневецкому удалось. Сколько раз разрушали до основания Запорожскую Сечь, а она возрождалась как птица Феникс. Потому что славному князю удалось создать легенду, в которую народ поверил, легенду о братстве, о другой жизни, где любого оценят не за то, сколько у него монет и в какие штаны он одет, а за то, что у него в душе. Будем надеяться, что удастся это и мне. Тем более что иду уже по проторенной гигантами дороге.

Найдя подходящего народного музыканта, и придуриваясь слегка подвыпившим, хотя и придуриваться особо не надо было, атаман подливал мне справно, начал разучивать с ним популярную "казацкую" песню "Маруся" из известной советской кинокомедии, где герои тоже путешествуют во времени. Как-то символично мне это показалось. Да и времена близкие, на пару сотен лет всего промахнулись.

Надо сказать, что данное музыкальное произведение отличалось от большинства того, что он тренькал на гуслях, сложностью мелодии. Текст немного пришлось адаптировать, прощался с Марусей, естественно, казак Богдан, таким образом, я убивал сразу двух зайцев. Песню можно будет презентовать как мой подарок Марии, ну и песня обещала стать народной в течении непродолжительного времени. Пока я разучивал с предком будущих лабухов хит нового сезона, возле нас уже начал собираться народ, прислушиваясь к словам и мелодии. А как мы спели ее на два голоса, народ как озверевший начал бросаться в нас монетами. У музыканта был, конечно, бас. Все местные музыканты пели исключительно басом. Подумав, пришел к выводу, что это связано с известным законом затухания волн, как-никак четвертая степень по частоте вынуждает петь на длинных волнах, если хочешь быть услышанным. Все остальные голоса только для помещений с высокими потолками или тесных компаний. У нас с Богданом обещал в будущем прорезаться неплохой баритон.

Не успел я это подумать, как в моей голове зазвучал непередаваемый голос Анатолия Соловьяненко и песня "Ой ти дівчино" в его исполнении. Я до крови закусил губу, чтоб не начать ее петь посреди людного базара, так она легла на мое настроение. Песня хорошая, но отличается от музыкальной культуры эпохи, и эмоциональная до жути.

Моя тоска, загнанная на самое дно и непередаваемая мелодия этой песни смешались в гремучую смесь и рвали меня на части. Как сомнамбула, я шел через толпу, мои губы шептали "Ой ти дівчино, ясная зоре, ти ж мо§ радості, ти ж мое горе", в ушах звучал голос, который невозможно описать словами, а перед глазами, мне навстречу, по весеннему парку бежала моя будущая жена. Этот февральский день и шумный базар превратился в мираж, в сон, и только слезы, заслонив и размыв все вокруг серо-белесой дымкой, успокоили мечущийся разум пытающийся найти опору между мирами.