Ознакомительная версия.
Даже в утреннем неверном сумраке открывшаяся сверху картинка была достаточно прозрачной и понятной.
— Видишь, Александр Данилыч, четыре костра выстроились дугой? — резюмировал Волков. — Они явно горят на границе деревенских земель с лесом, следовательно, там выставлены сторожевые посты, охраняющие подходы к какому-то очень важному и секретному объекту.
— Ты прав! — подтвердил Егор, отрываясь от окуляров подзорной трубы. — Тот край деревни, очевидно, «богатый». По крайней мере церквушка именно там и расположена, а рядом с ней наверняка размещены и самые большие да просторные дома. Все, слезаем, Василий! Минут десять у нас всего, может, пятнадцать…
Егор бежал легкой трусцой первым — по достаточно широкой, почти прямой тропе, натоптанной кем-то в нужном направлении.
«За грибами и клюквой, скорее всего, ходят по ней деревенские мужики и бабы — на ближайшие мшистые болота, — разумно предположил наблюдательный внутренний голос и вдруг взвыл — совершенно неслышно для окружающих — от нестерпимой боли в голени правой ноги: — Мать его так! А-а-а! Больно-то как…»
Судя по громкому щелчку, прозвучавшему за сотые доли секунды до приступа острой боли, его нога попала в очень серьезный капкан, поставленный на крупного зверя, в голень — с двух сторон — вонзились острые и безжалостные стальные зубья.
— Спокойно лежи, Данилыч! — сквозь ватную пелену в ушах прорвался успокаивающий голос Волкова. — Сейчас мы его снимем, ты уж потерпи, командир, потерпи… Ухов, морда кандальная, быстрее шевели руками…
Раздался еще один громкий щелчок, но обещанного облегчения не наступило, наоборот, боль с новой силой стала расползаться уже по всему организму, дробясь на отдельные потоки и невидимые огненные ручейки…
— Выпей, Данилыч! — снова прозвучал успокаивающий голос, и губ Егора коснулось что-то твердое, очевидно горлышко походной фляги.
Несколько глотков крепкой и ароматной медовухи, безусловно, помогли: по крайней мере в его голове снова появились относительно разумные мысли.
— Как там, Василий? — Егор попытался изобразить на своих губах подобие беззаботной улыбки: — Жить-то буду?
— Ерунда, господин генерал-майор! — браво заверил его Волков. — Даже крови почти нет. Сейчас рану тщательно промоем медовухой, перевяжем…
Неожиданно по ушам ударила сильнейшая звуковая волна, на западе непредсказуемо зарозовело, словно бы там на самом деле находился восток, где солнце взошло над горизонтом непривычно ускоренными темпами…
— Это же Алешка Бровкин — свой брандер рванул! — догадался Егор. — Быстро все вперед! Что, сукины дети, забыли для чего мы пришли сюда? Меня здесь оставьте. Срочно выполнять задуманное, застрелю…
— Молчать! — неожиданно повысил голос Волков. — В соответствии с полученными на такой случай инструкциями, я беру командование на себя! Сержант Ухов, останешься здесь, перевяжешь господина генерал-майора, присмотришь за ним. Смотри у меня, морда! Остальные — за мной!
Несколько секунд — и шаги товарищей, ушедших выполнять смертельно опасное задание, стихли, Егор устало прикрыл глаза.
— Сейчас, Александр Данилович, сейчас полегчает! — заверил Ухов. — Будет немного больно, ты уж, родной, потерпи. Хорошо еще, что капкан не медвежьим оказался: тем ногу сломало бы сразу — в нескольких местах. А эта железка ерундовая, на косулю ставленая. Любят косули шастать по тропам человеческим… Местные-то крестьяне, конечно, все знают, где расставлены эти капканы. Да и приметные знаки наверняка предусмотрены. Днем-то и мы бы сообразили, скорее всего, что к чему.
Рана на ноге начала сперва противно пощипывать, потом — значимо «припекать».
«Медовуха, родимая! — известил внутренний голос. — Какая-никакая, но — дезинфекция… Эх, лишь бы перелома не было! В нашем семнадцатом веке перелом — это либо гангрена, либо — калекой жалким хромать всю оставшуюся жизнь…»
А потом снова вернулась нестерпимая боль: это Ванька Ухов, чьи толстые мужицкие пальцы не отличались избыточной нежностью и деликатностью, приступил к перевязке поврежденной ноги.
— Господин генерал-майор, давай я тебе толстую ветку дам? — заботливо предложил Ванька. — Ну, чтобы зубами сжать крепко? Отлично помогает — терпеть боль! Проверено много раз. Когда полковой кат выдает батогами — самое милое дело!
Егор только головой помотал отрицательно и — успешно отправился в обморок…
Когда сознание снова вернулось, он первым делом поинтересовался:
— Ну как, не слышно еще было наших? В смысле, близких гранатных взрывов?
— Тут, Александр Данилович, последние минут двадцать буквально со всех сторон громыхает, — обеспокоенно доложил Ухов. — Крепостные пушки палят безостановочно, на реке — сплошной грохот, да и по берегу Невы слышна сильнейшая ружейная пальба да взрывы гранатные. Ничего не понимаю, наверное, полковник Иванов решился на вылазку из крепости… Ух ты! Да у вас жар сильный! Нет, не закрывайте глаза, не закрывайте! Нельзя вам спать сейчас, нельзя, можно и не проснуться. Так старики учат… Перетерпеть надо час-другой. Давайте я вам рассказывать буду всякое, а вы — слушать. Вот, еще медовухи хлебните…
— Ты, Ваня, мне поведай о Николае, о дядьке своем, перескажи всякие истории, что он тебе рассказывал — о путешествиях в земли дальние, суровые, — оторвавшись от фляги, попросил Егор, который еще в своем отрочестве зачитывался книгами, посвященными освоению Русского Севера.
Вблизи и вдали продолжало греметь и грохотать, а Ванькин голос, то отдаляясь, то снова приближаясь, увлеченно рассказывал о необычных и дерзких походах простых русских мужиков по суровым северо-восточным морям. Время тянулось непривычно медленно, иногда наполняя сознание цветными и призрачными картинками из чужой героической жизни. Неуклюжие корабли под рваными парусами пробивались — сквозь льды и шторма — к неизвестным и заманчивым землям, ленивые моржи беззаботно дремали на голубоватых льдинах, тысячи и тысячи голосистых птиц кружились над остроконечными скалами только что открытых островов…
В следующий раз он вернулся к действительности из-за сильной и размеренной качки.
«Что это? Мы куда-то плывем? — удивился внутренний голос и тут же откровенно запаниковал: — Это тебя, братец, не иначе как взяли в плен, а теперь, понятное дело, транспортируют на шведском корабле в Стокгольм — в качестве военного трофея, на потеху королю Карлу…»
Егор, мысленно попросив внутренний голос прекратить глупые и беспочвенные бредни, незамедлительно открыл глаза. Над ним медленно и величественно покачивались ветки различных деревьев, освещенные дневным равнодушным солнцем, пахло прелой хвоей и лесным разнотравьем, было непривычно тихо — без ружейной и пушечной канонады, только шустрые рыжие белки весело цокали, ловко перепрыгивая с одного древесного ствола на другой…
Ознакомительная версия.
